Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову

Макак-донор напугал Фаллачи: во всяком случае, она сказала, что он «страшный». Неудивительно: покрытый шрамами, агрессивный, он не ладил с другими обезьянами, кусался, царапался. С людьми он и вовсе не церемонился. Едва донор погружается в наркотический сон, врачи переворачивают реципиента Либби на живот. Уайт склоняется над меньшей обезьяной, готовый приступить к делу и заняться ее артериями. Массопуст подтвердил, что показатели в норме, Албин кивнул. Они делают это не в первый раз. Больше сотни операций закончились неудачей, но вдвое чаще хирургов ждал успех. Однако сегодняшнему провалу, если он произойдет, суждено стать публичным.

Атмосфера наэлектризована, будто в комнате проходят высоковольтные провода; Уайт откладывает трубку, и все умолкают. Фаллачи сейчас увидит другую сторону хирурга Уайта – поразительно сосредоточенного человека, знающего, что в вопросе жизни и смерти счет идет на секунды. Орудуя изогнутой иглой, доктор подцепляет и перевязывает четыре артерии, после чего освобождает голову от всего остального. Теперь лигировать реципиента, подключить T-образную канюлю, лигировать донора. «Открывайте канал», – командует Уайт[200]. Кровь большей обезьяны поступает в систему, и Уайт перерезает последнюю связь между мозгом меньшей обезьяны и ее телом. Все взгляды прикованы к мониторам. Монитор пищит. Но затем по нему снова бежит волна – даже более интенсивная, чем прежде. Уайт облегченно вздыхает. Кровообращение мозга восстановлено – при нормальной температуре без малейшего нарушения его функций. Дальнейшую работу он выполняет без напряжения, удаляет костную оболочку, высвобождая ярко-оранжевый клубень мозга. Уайт показывает его журналистке. Этот мозг – для газет.

До девяти вечера Уайт поддерживает жизнь в изолированном мозге, проводит различные анализы, замеряет скорость метаболизма, давление, реакцию на раздражители. Его коллеги привалились к столам, подкрепляют силы кофе и уже засохшими пончиками. Все устали. Всем нужно нормально поесть и поспать. Наконец Уайт перекрывает кровоток, и энцефалограмма обезьяньего мозга медленно превращается в ровную линию, пиков больше нет. «Можете взять мозг для фото?» – спрашивает Фаллачи, и Уайт послушно берет его в ладони. Фаллачи спрашивает, можно ли признать его уже просто комком ткани, но Уайт качает головой. «Все не так просто. Здесь были духи, а теперь это пустой флакон, – поясняет он. – Но аромат еще остался»[201]. Удачное завершение, думает он. Но ему еще предстоит другая работа. Кроме того, близится субботний день – его он всегда посвящает ораве детей: они штурмом берут продовольственные магазины и закупают в мясной лавке телячьи мозги.

Ориана Фаллачи привыкла, что собеседник сам заканчивает интервью. И научилась спокойно это игнорировать. «Доктор Уайт, – спрашивает она, и тон ее кажется чуть более жестким, чем прежде, – вы не боитесь, что ваша работа может иметь непредсказуемые последствия?» Уайт усмехается. «Дивный новый мир» Хаксли? Вопрос кажется наивным, он никак не вяжется с тем, что Уайт показал журналистке: ни с тщательной подготовкой, ни с продуманными методиками. Естественно, он размышлял о возможностях, которые открывает его работа: он вообще не думает ни о чем другом. Главная цель – спасение жизней. Разве он об этом не сказал?

Наука всегда помнит об опасных последствиях, подчеркивает Уайт: «Но если мы получаем ту или иную возможность, это еще не значит, что мы ею воспользуемся»[202]. Именно в этом и состоит смысл научной этики, поясняет он. В конце концов, все, что сегодня видела журналистка, делается для того, чтобы научиться сохранять мозг (обезьяний) живым и изучать его функционирование отдельно от организма, а не для того, чтобы «примерить» подобную операцию на людей. «Ага, но вы говорили, что это можно проделать и на людях», – напоминает Фаллачи. Похоже, он проболтался. «Да, мы сегодня могли бы сохранить живым мозг Эйнштейна», – соглашается Уайт. Но это не значит, что его необходимо было сохранять, и не значит, что сам Уайт счел бы это нужным[203]. Однако Фаллачи не сдается, она хочет знать: был бы этот мозг все еще Эйнштейном? И что такое вообще мозг без тела?