Голубь и Мальчик

Не только журавли. Здесь останавливаются на ночлег и пеликаны, и бакланы, и разные виды гусей, и чайки, и утки, и хищные птицы, и все они прилетают под вечер. В небе тесно от распахнутых крыльев и разинутых, орущих клювов. Тяжелые, плотно сбитые пеликаны спускаются на воду уверенно и быстро, но перед самой посадкой вдруг забавно пугаются, как будто обнаружили неисправность в механизме приводнения. Их ноги шлепают по воде, расшвыривая брызги, крылья — особенно у молодых — беспорядочно бьют по воздуху. Журавли, с их длинными ногами и вытянутыми шеями, — не пловцы. Они опускаются у самой кромки воды, вначале на несколько мгновений зависают в воздухе, судорожно ударяя крыльями, словно балерины, подвешенные на нитках, и лишь затем уступают воле земного притяжения, садятся и спешат к тесной толпе своих товарищей.

Мои взволнованные голландские туристы высыпали из «Бегемота», увешанные биноклями и фотоаппаратами. Одна из них, высокая костлявая старуха, вытащила из сумки рисовальный альбом, акварельные краски и кисточки, села и начала с немыслимой скоростью и точностью зарисовывать птиц. Ее спутники то и дело заглядывали из-за спины, выражали бурный восторг и возвращались смотреть настоящих птиц. Птицелюбы всегда делятся друг с другом увиденным. Произносят короткие кодовые слова: название птицы, направление и расстояние, — которые меняются от языка к языку, но сохраняют ту же интонацию срочности. Все головы тут же поворачиваются, как на шарнирах, все бинокли поднимаются. И всегда находится кто-то, кто поймал интересную добычу и в окуляр телескопа. Широким жестом победителя он приглашает спутников поглядеть на трофей, и перед окуляром сразу же собирается маленькая, вежливая и благодарная очередь.

Как и те старые фогель-кундлеры, знакомые Папаваша, которые когда-то открыли мне хорошие для наблюдения места, эти тоже не занимаются ни этологией, ни орнитологией, а только наблюдением и распознаванием. В этом они к тому же соревнуются друг с другом — кто увидел и опознал больше разных особей и видов. И спорят — горлица это или турман, болотный лунь или карликовый орел. Спор не раз решается с помощью самого лучшего бинокля или телескопа, но бывает, что обсуждаемая птица быстро исчезает или различение оказывается особенно затруднительным — например, между соколом красным и соколом обыкновенным, особенно на фоне безоблачного неба, — и тогда голоса повышаются и спор становится жарче.

Медленно гаснет закат. Шеи селезней уже не переливаются многоцветным сиянием, вода засеребрилась, и бурые каравайки на ее фоне стали казаться черными. Сумерки поглотили сероватую окраску журавлиных крыльев, а потом и белизну пеликаньих. Под конец остались только последний блеск воды и на ней — темные силуэты. Потом исчезли и они, я собрал свою маленькую стаю, и мы вернулись на место ночлега.

После ужина любители птиц остались за столом, чтобы сравнить трофеи и продолжить споры. Они и меня попытались втянуть в этот спор, чтобы я решил, который из их ястребов ястребиней или орлиней, но я тут же обнаружил свое полное орнитологическое невежество, за что немедленно получил выговор: «Немыслимо, чтобы экскурсовод не знал, что крылья степного орла длиннее, чем у большого подорлика. Это же элементарно!» Увы, во всем, что касается мелких деталей: длины крыльев, цвета стен или формы ручек для шкафов и дверей, — я сдаюсь заранее. Моя стихия — большие ощущения: высокий лёт, небесный свод, прямые пути, воздух, наполняющий пустое пространство дома, полное слияние тел.

4

Я встал до зари, включил чайник, который выставили нам с вечера у входа, и разбудил своих туристов. Они хотели посмотреть приземлившихся вечером птиц на их взлете на заре. Пока они собирались, я налил кофе в большой термос, вынул из холодильника в кухне пакеты с бутербродами, приготовленные нам хозяином, и еще затемно выехал с ними к озеру.

Сильный восточный ветер дул нам навстречу, подымал облака пыли, сгибал верхушки деревьев, даже тяжелый нос «Бегемота» потряхивало слегка. На въезде в заповедник я рассказал им историю осушения озер Хулы и ее последствия. Так я делаю всегда, и они цокают языком, с удовольствием повторяют местные названия и даже записывают некоторые из них на память. Через неделю они уже будут сидеть в своих кафе, называть своим друзьям: «Agur», «Sharkia», «Hula» и «Saknai» — как будто всосали эти слова с молоком матери, — потягивать пиво и показывать им фотографии.

Ветер и пыль загнали нас в «Аквариум», здание из сплошных окон, предназначенное для наблюдений за птицами, дверь, правда, была закрыта, но находчивый экскурсовод — это я, мама, твой старший сын, — обошел вокруг и нашел незапертое окно. Я сдвинул его по направляющим и пригласил своих туристов войти.