Читаем Голубь и Мальчик полностью

Два дня подряд из столярной доносились звонкие удары молотка, стонущие взвизги пилы и отголоски шумных споров и указаний, отдаваемых на идише, немецком и иврите. А на третий день командир Пальмаха прислал несколько своих парней, которые погрузили зарешеченную будку на тележку, дотащили ее до детского живого уголка и установили там лицом к востоку. Гость проверил, не торчит ли внутри какой нибудь гвоздь или щепка, и, успокоившись, сказал: «Хорошо» — и повторил: «Очень хорошо», а потом приподнял крышку своей корзинки и достал из нее голубя. Голубь как голубь, похожий на тысячи других, но с широкими плечами, коротким хвостом и светлой припухлостью в том месте, где клюв переходит в голову. Гость посадил его в будку, и все поняли, что речь идет о голубятне, но не поняли, зачем она построена и почему там поселили только одного голубя, в полном одиночестве.

Гость поднес своему голубю мисочку с водой и немного зерен, а сам пошел в кибуцную столовую, но не ел там всерьез, как все, а сначала немного поклевал из своей тарелки, а потом начал макать бесконечное количество бисквитов в бесконечное количество чашек чая с лимоном. Множество глаз следило за этим представлением, которое прервалось, только когда к его столу подошла тетя Малыша.

— Здравствуйте, доктор, — сказала она и добавила: — Как поживаете? — а потом попросила его зайти в коровник, посмотреть умирающего теленка.

Так все узнали то, что раньше знала только тетя-коровница, — что это не просто какой-то рыжий тип, который строит голубятни и сажает в них одного-единственного голубя, а ветеринар. И не просто какой-нибудь деревенский врачеватель-самоучка из Менахемии или Цемаха, а настоящий, дипломированный врач! Гость осмотрел теленка, нашел все нужные ему для лечения вещества у скотницы, санитарки, кладовщицы и в кухне детского дома, приготовил из них тепловатую и вонючую жидкость и напоил ею теленка прямо из ведра, а потом пошел в отведенную ему комнату, и ночные сторожа рассказывали, что его окно светилось до самой зари.

На рассвете гость вышел из своей комнаты, поспешно прошел в коровник, несколько раз напоил больного теленка лекарством, которое смешал для него накануне, и сказал ему: «Терпение, товарищ теленок, еще немного, и ты выздоровеешь и забудешь, что болел». Оттуда он понесся, размахивая длинными руками, в свою голубятню, вынул из кармана рубашки записную книжку, записал что-то на тоненьком листочке, вырвал его, скатал и вложил в маленький футляр, который вытащил из кармана брюк. Потом взял голубя, прикрепил футляр к его ножке и запустил птицу в небо.

Что-то приятное и успокаивающее было в широком взмахе этих рук, запускающих голубя, взмахе, который сочетал в себе и дарование свободы, и передачу силы, и прощальное напутствие, а также легкую зависть. Каждый, кто стоял там в этот момент, был тронут до глубины души. Все взгляды провожали голубя, пока он не исчез вдали. И сам ветеринар тоже был взволнован, хотя уже запустил тысячи голубей с тех пор, как был мальчиком в Кёльне, что в Германии, — том городе, в котором он родился и вырос и где запустил своего первого голубя.

На мгновенье ею руки оставались протянутыми вперед и вверх, как будто помогая голубю взлететь, а затем собрались козырьком над бровями. Его взгляд провожал удалявшуюся птицу, губы желали ей безопасного и быстрого полета. Есть радость и новизна в каждом запуске, подумал он про себя, а когда голубь скрылся из виду, вынул из другого кармана другую записную книжку и записал в ней еще что-то.

Назавтра в кибуц прибыл зеленый пикап, доверху нагруженный металлическими коробками и деревянными зарешеченными ящиками, маленькими пузатыми джутовыми мешками, новыми соломенными корзинками, кормушками и жестяными поилками. За рулем сидела молчаливая девушка, из тех, у которых, когда они сидят, не перестает дрожать одна коленка, и она тоже привезла темно-серого, с голубым отливом, голубя. Кибуцные умники немедленно разделились на две группы, и умники одного рода тут же начали обсуждать женщин за рулем и тех, кто дает им водительские права, тогда как умники другого рода немедленно принялись спорить, тот ли это голубь, которого вчера выпустил ветеринар, или какой-то другой.

В железных коробках оказались инструменты и приборы, в джутовых мешках были семена и зерна, а из деревянных ящиков доносился мягкий шорох, нетерпеливое царапанье и глухое воркованье. И не требовалось большого ума, чтобы сложить услышанное с увиденным, запахи с предположениями и понять, что в этих ящиках обитают еще какие-то голуби. Ветеринар и молчаливая девушка разгрузили все привезенное, положили в тень и снова осмотрели новую голубятню. Потом они вручили столяру «вертушку» — набор тонких металлических решеток, качающихся на общей оси, которые можно установить так, чтобы они открывались в нужную сторону — только наружу, только внутрь, в обоих направлениях сразу или вообще ни в одном.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза еврейской жизни

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное