Голубь и Мальчик

Во рту в него пересохло. Глаза слезились от боли и усилий. Нога волочилась за ним, как тряпка. Его брюки насквозь пропитались теплой кровью, рубашка — холодным потом. Он дополз до низкого каменного забора и начал собирать силы, чтобы взобраться на него и вынести боль, которая ударит, когда он покатится на защищенную сторону. Ему уже удалось схватиться за верхний камень и подтянуться вверх, но пока он лежал там и рассчитывал, как соскользнуть на другую сторону и какой страшной будет боль, в него попали еще две пули, которые пробили две старые заплаты на спине его плаща и вошли в поясницу и в спину.

Кряхтя от боли, он повернулся и с тяжелым стоном скатился по другую сторону стены. Ни одна из пуль не задела кровеносный сосуд или важный внутренний орган, но обе раздробили кости таза и вышли наружу, оставив большие выходные отверстия, кровоточившие не теми пульсирующими артезианскими выбросами, какие выплескиваются при повреждении крупного сосуда, а непрекращающимся, сильным и ровным потоком.

К этому времени в бой за монастырь вступило также какое-то тяжелое орудие. Малыш слышал его уханье и всё пытался понять, пушка это иракского броневика или далекое артиллерийское орудие, целится оно в монастырь или как раз в его склад. А может, стреляет наугад, в надежде на случайное попадание? И вдруг он ощутил то ищущее прикосновение, которое иногда различают бывалые ветераны — они после долгих месяцев боев, а он уже в первом своем сражении, — те мягкие пальцы, что осторожно прикасаются к коже, то нежно лаская спину, то скользя по обе стороны затылка, а то смешно щекоча в паху или в углублении шеи, — приятную прелюдию, посредством которой смерть готовит своего партнера по последней игре, чтобы он встретил ее с готовностью и любовью.

В такие минуты лучше всего разделить свою надежду на маленькие кусочки — не ожидать большого чуда, которое произойдет в конце пути, а просить о милости ближайшего метра. И Малыш сказал себе, что ему всё равно, умереть от следующей пули или скончаться от тех, что уже попали в него, и понял, что теперь он уже сражается не за монастырь, и не за Иерусалим, и даже не за жизнь своих товарищей, а только за свою любовь к Девочке и за жизнь мальчика, который родится у них после войны. Его силы, чувствовал он, на исходе, и он уже ничего не просил для себя, кроме одного: вернуться к голубятне и к той голубке, которую она ему дала.

Медленно-медленно, не отклоняясь от прямой, опираясь и отталкиваясь локтями и таща за собой ноги, вонзая пальцы и подтягиваясь, волоча свое растерзанное тело по земле: туда, к ней, к голубятне, к голубке, — а смерть так же медленно бредет позади за ним, облизывает губы и готовится к предстоящему.

Глава шестнадцатая

1

Папаваш лежит в их двойной кровати, которая стала теперь его одиночной кроватью, и ждет своей смерти. У него бывают дни получше и дни похуже, и поэтому его ожидание имеет два вида. Когда ему получше, он ждет, читая и слушая музыку, когда похуже, он лежит на спине без движения. Худое, прямое и длинное тело вытянуто на кровати, ноги скрещены, лежат одна на другой, руки аккуратно сложены на животе, тонкая умиротворенная улыбка осторожно растягивает губы. Один глаз не мигает, чтобы не упустить то, что вырисовывается на потолке, второй закрыт, чтобы не упустить то, что происходит внутри тела.

— Но нельзя же лежать целый день одному! — с отчаянием воскликнул Мешулам.

Папаваш не ответил.

— А если ты, не дай Бог, свалишься с кровати?! А если у тебя, не дай Бог, что-то случится с сердцем?!

Папаваш поменял ноги. Раньше правая отдыхала на левой, теперь левая на правой.

— Мы поставим тебе здесь аварийную кнопку, чтобы ты мог позвать на помощь, подсоединим тебя напрямую к медицинскому центру, и ко мне подсоединим, и к Иреле, к кому захочешь. Ты только нажмешь, и мы все сразу к тебе прибежим!

— Мешулам, — сказал профессор Мендельсон. — Успокойся, пожалуйста. Сердечный приступ — не повод приглашать гостей. Я не болен. Я просто стар. В точности как ты. Если тебе так уж хочется иметь кнопку, поставь ее себе.

Мешулам ушел и назавтра появился с начальником медицинского центра, с техником медицинского центра и с электриком из своей фирмы. Биньямин и я тоже получили приглашение на праздник установки кнопки, но Биньямин не пришел. Идея кнопки скорой помощи, безусловно, гениальна, ответил он мне по телефону, и он уверен, что Мешулам установит ее самым лучшим образом даже в его, Биньямина, отсутствие.

Теперь Папаваш нашел другое возражение:

— Если ты поставишь у меня эту жужжалку, вы вообще перестанете ко мне приходить. Будете сидеть дома и ждать, пока я ее нажму.

— О чем ты говоришь?! — вскинулся Мешулам. — Если я до сих пор приходил три раза в неделю, так с кнопкой я буду приходить три раза в день. Один раз проверить, почему ты ее нажал, и два раза — почему нет.