Голубая бусина на медной ладони

Считается, что эта свежепобеленная мечеть, сложенная из новых сырцовых кирпичей, основана в 1366 году, а четыре века спустя Абдаррахман ас-Саккаф завел в ней обычай собираться по четвергам и понедельникам для религиозных песнопений. О таримской мечети ас-Саккафа и радениях в ней упоминал Роберт Сарджент в своей книге «Проза и поэзия из Хадрамаута», но сам на саккафовских радениях не бывал.

Несмело вхожу в полуоткрытую дверь. Мне вдруг пришли на память слова великого арабского богослова аль-Газали о том, кто должен присутствовать на «громком зикре», или общем радении: «Собираются суфии всей общины без посторонних, которые могли бы поколебать дух участников зикра, и без новичков». Но до начала зикра еще часа два, а до этого вход в мечеть открыт всем. За мной входят мои спутники — молодой ленинградский исламовед Саша Кныш и еще более молодой сотрудник Йеменского центра культурных исследований Абдаррахман ас-Саккаф — полный тезка таримского суфия, выходец из сейунской ветви этого обширного рода, гордящегося происхождением от пророка Мухаммеда.

Главное пространство мечети — двор, покрытый чистыми пальмовыми циновками, справа помещение для омовений, впереди михраб — ниша, обозначающая направление на Мекку. К нам подходит пожилой человек в длинном белом одеянии и белоснежном тюрбане — имам Мухаммед Алавк аль-Айдрус, расспрашивает, кто мы, откуда. После короткой вечерней молитвы имам приглашает нас к себе разговеться, ведь рамадан еще не кончился.

Дома у Мухаммеда аль-Айдруса немало книг, и разговор, естественно, заходит о суфийской литературе.

— Мы называем наши встречи в мечети не зикр, а хадра («посещение»), — говорит аль-Айдрус. — Цель хадры, как считали наши предки, насытить дух и воспарить к небесам. Для этого священные слова поются на старые мелодии, пришедшие к нам из Египта и Северной Африки. Правда, сейчас, в конце рамадана, особого воспарения духа не бывает: люди устали, и хадры проходят не так живо, как в иное время. Да вы увидите сами…

— О Саад, — почтительно перебивает имама один из его домочадцев. — Скоро начнется хадра, пора возвращаться в мечеть.

Крайний Юг Арабского мира — Йемен, долина Хадрамаут.

Дома в Хадрамауте возводят из глиняных сырцовых плит.

Бедуины — это кочевники-скотоводы. Настоящие мужчины носят юбки.

Бедуины племени халика на стоянке. Младенец в люльке — тоже бедуин.

Из пальмового листа плетут что угодно: корзины, сита, подносы, широкополые шляпы.

Над головой у торговца — бурдюки. С барана снимают кожу «чулком», отмачивают, прошивают, дубят — и бурдюк готов; вода в нем всегда прохладна.

У каждой крестьянки в поле — своя «крыша».

Деревянный плуг можно встретить не только в музее.

На станке — основа для повседневного женского платья. А когда-то ткачи ткали и вот такие мужские юбки…

Праздничные женские платья.

Ромбы, звездочки и раковины-каури считаются у арабов надежными оберегами.

Потомственный ювелир Ба Хишван из города Хаджарейна гордится семейной продукцией.

На Юге Аравии с древних времен верили, что серебро приносит удачу, а звон бубенцов отгоняет злых духов.

Ромбовидный орнамент называется «солнышко».

Браслеты ручные и ножные, серьги. «Эти ножны для кинжалов сделал дед моего деда», — сказал мастер Ахмад Ба Хишван.

Фотографироваться вовсе не страшно!

Черты на песке, финиковые косточки, черепки — кому улыбнется судьба?

Поэты-импровизаторы состязаются сегодня, как тысячу лет назад.

Жест отталкивания и угрозы: пять пальцев поражают зрение, слух и речь.

— Почему вас называют Саад? — задаю я вопрос.

Имам улыбается:

— Меня прозвали так в честь Саада ас-Суэйни, средневекового таримского поэта, много писавшего о труде земледельца. Я собираю стихи, сложенные на разговорном языке о пальмах. Пальма для араба — член семьи. Мы говорим о ней «невеста», «бездетная», «счастливая мать», «вдова». Пальма, как человек, может влюбиться и страдать от неразделенной любви. Говорят, что пальма слеплена из той же глины, что Адам…

Когда мы подъезжаем к мечети, из-за стен ее слышится размеренное пение. В ночном воздухе отдаются удары тамбуринов: там-там-там, и-там, и-там…

— На первую касыду мы опоздали, — говорит аль-Айдрус.

Обычно на хадрах поются религиозные касыды Абу Бакра ибн Абдаллаха аль-Айдруса, суфийского поэта конца пятнадцатого — начала шестнадцатого века. Его гробница — самая почитаемая из гробниц Адена, поэтому его обычно называют просто «Аденец». Вероятно, от него наш имам и унаследовал любовь к поэзии. Поют касыды и другого суфия — Мухаммеда ибн Али ас-Суди. Его могила — на севере Йемена, в городе Таизз, — привлекает паломников по сей день.