Голубая дама

— Нешто ты человек, — взъярился Ваньша, и шрам его начал темнеть. — Нешто вы, господа, — люди. Зверье вы двуногое. Туда же — «что с им?». Вот поглядим, что с тобой станется! На жалости подъехать надумал.

Ваньша нервно забегал по поляне, сворачивая то в одну, то в другую сторону. Запнулся обо что-то, отозвавшееся металлическим звоном. Матерно ругаясь, пошарил в траве и поднял мой ящик с инструментом. Равнодушно раскрыл его. Удивленно спросил:

— Ты что, барин, лекарь?

Я было изумился его опытности, но Ваньша тут же пояснил:

— У нашего полкового лекаря и скальпель был, и нитки шелковые… Стало быть, ты лекарь? Так чего ж молчал? Слушай, барин, в силах ты нашего Васька поднять?

Атаман вопрошал с надеждой, голос его даже дрогнул от волнения.

— Подымешь — отпущу. Кошель твой возверну. От себя прибавлю. Можешь?

— Я — лекарь. Врачую, а не колдую. Погляжу, тогда, возможно, и ответ дам.

Узкоглазый, плосколицый юноша, почти мальчик, изнемогал от внутреннего жара. Глянув в его изжелта смуглое лицо, я почуял — дело плохо. Бессильно приоткрытые губы, потухшие глаза. Во всем — полное безразличие. Видно, он уже перемучился. Стал покорен участи своей.

Как объяснил мне Ваньша, все приключилось три дня назад. Мальчик возился с ружьем и по нечаянности выстрелил себе в руку. Пуля засела в предплечье, где всяческих сосудов изобилие. Видимо, начались явления сепсические.

Нужна была операция. А это я менее всего умел, ибо оператором никогда не был. Только собирался практически начать обучаться этому в Сибири.

Ваньша поглядывал на меня с тревогою.

— Буду резать, — решился я. — Надо извлечь пулю.

С этой минуты роли наши переменились.

Я начал приказывать, а Ваньша, поднявшиеся от сна Гордей, Пахом и другие мужики — исполнять.

Велел разжечь костер. Вскипятил воду. Прокалил пинцет. Изготовил повязку.

Приказал:

— Держите больного.

Мужики держали мальчика за ноги, за здоровую руку.

— Не трусь, Васек, — уговаривал Ваньша. — Лекарь из тебя пулю вытащит, на поправку пойдешь.

Я наложил повязку возле плеча, чтобы предотвратить кровотечение, рассек кожу. Показалась кровь.

Васек закусил губу. Несмотря на жар, мертвецки побледнел, но молчал. Скальпель проник и в подкожную клетчатку.

— Ох ты, маленький, — по-бабьи запричитал Гордей. — Не могу глядеть.

«Ну, разбойники, — дивился я. — Крови боятся!»

— Держи, — приказал Ваньше, передавая ему скальпель. Быстро наложил зажим. Шелковой нитью перевязал кровоточащий сосуд.

— Скальпель, — потребовал я.

Ваньша подал проворно, как заправская милосердная сестра.

Сделав еще небольшой надрез, я раздвинул мышцы пальцами. Васек застонал, но снова закусил губу. Видно, боль была терпимая. К счастью, я довольно быстро нащупал пулю и вытащил ее, теперь оставалось только зашить рану.

Резекция прошла благополучно.

— Известно, человек ученый, — уважительно отозвался обо мне Гордей. — Не учась-то и лаптя не сплетешь.

Он вернул мне мой костюм, а сам облачился в свои холщовые брюки и рубаху.

Всякие знаки внимания оказывал мне и Ваньша. Допустил ко мне Пахома, с которым мы теперь не расставались. Сам угощал меня завтраком.

Между тем, состояние Васька тревожило. Жар у него не спадал, а, казалось, даже усилился. Он тяжело дышал. Часто просил воды, забываясь, бредил, по-прежнему бормоча что-то на незнакомом наречии.

Рыжий Гордей вертелся возле меня, спрашивал, как скоро Васек пойдет на поправку.

— Мальчишка-то уж больно страдательный. В запрошлом году гололедь была, бескормица. Тайга скупилась. Звери далеко кочевали. Калмыки с голоду мерли. Васек, его по-ихнему Паслей звать, в своем аиле один остался. И к нам в деревню прибег.

— В какую деревню? — спросил я.

Вмешался атаман:

— Ты лучше скажи, когда парнишка подымется?

Что мог я им ответить? Объяснить, что я не лекарь, а лишь половина лекаря? Так полагали древние о врачах, не знавших анатомии и не бывших операторами. Объяснить еще, что это не моя вина, а общая наша беда российская? В цивилизованных странах давно процветает хирургия. А у нас… Многое я бы мог, рассказать об этом.

Когда-то великий Петр был первым русским хирургом. В Англии и Голландии царь посещал не только судостроительные верфи, но и анатомические театры. Он вскрывал трупы, делал операции, выдергивал зубы, перевязывал раны. При нем почти всегда находился специальный пенал с набором ланцетов, ножей, щипцов.

Но на Руси — да и не только на Руси! — издавна находятся люди, склонные ставить равенство между новым словом науки и безбожием. А все недоступное их разуму, все непонятное им зачисляют они в крамолу и якобинство. Признана ослепляющей безверием и анатомия. В Казанском университете все препараты анатомического музея попы уложили в гробы, отпели и схоронили на кладбище.

В Москве я учился анатомии на платках заместо мышц. По рисункам заместо костей.

Так-то, Ваньша! Откуда же мне знать, что теперь будет с Васьком! Спас я его или зарезал. И как объяснить все это тебе?