Голубая дама

Я стараюсь быть хорошей женой, веселым своим нравом, женским вниманием, участием, нежностью, а где умею, и советом облегчить суровые заботы мужа. Но в том, что относится до экзекуции, позволяю себе противиться и мнения своего не изменю. Ни родитель мой, ни матушка никогда не наказывали своих людей телесно. Даже Емельян Пугачев пощадил деда моего, потому что встали за него собственные крестьяне.

Здесь же то и знай секут. И работных людей, и слуг, и солдат. Секут в заводе и на конюшне, секут в казарме. И особо любят гнать под барабаны сквозь строй.

Случается, идешь заводским посадом, а собаки лижут кровь на песке, рвут друг у друга из пасти жирную окровавленную плеть.

И тягостно для меня, что Николай Артемьевич сам присутствует на экзекуциях. Сообразно ли это с человеческим достоинством? Прилично ли генеральскому чину!

А он, даже тяжело писать, упивается этим, накаляясь, как на конских бегах либо какой азартной игре.

Однажды, изрядно выпив вина, принялся во всех подробностях, со сладострастием живописать мне, как бежал сквозь строй ледащий, с тощим задом мужичонка. Бежал, сгорбясь, съежившись, слегка подпрыгивая. И это было, по мнению мужа моего, очень смешно.

«Представляешь, Юлинька, подпрыгивал, как гуттаперчевый!»

Ах, как мне было не по себе! После того, наверное, с полгода избегала своего супруга. Ежели он брал меня за руку, я дрожала, готовая упасть в обморок…

— Я отдал приказ, — продолжал Николай Артемьевич, — перевести мерзавца из урочных в заводские служители. Урочники совсем избаловались. Живут как вольные и всякий барский приказ за докуку почитают. А здесь…

Не окончив мысли, он махнул рукой.

— Да, дьявол с ним, извини меня, с мужиком. Меня барин смущает. Чаемо ли дело: дворянин шатучую ватажку от властей укрывает, сословных чувств не имеет, фармазон! — Муж в сердцах забарабанил пальцами по столу. — Да что там! Я вообще многих господ понимать отказываюсь. Вчерашнего дня исправник мне доложил, что горные офицеры изволят собираться и читать какие-то рефераты о конституции. Мальчишки! Кому нужна их конституция. Народ не знает, с чем ее и едят. Смех сказать, на Сенатской 14 декабря эта шваль орала: «Да здравствует Константин и супруга его Конституция!»

От общей крамолы Николай Артемьевич вновь обратился к господину Зарицыну.

— Опять же в какой позиции я оказываюсь. Не один здесь обитаю. История многим открылась. Чтобы достойно пассаж этот завершить, надлежит ему чинить допрос по всей форме. Но не далее как сегодня мне докладывают, с оказией доставлено этому господину личное письмо от Сперанского и некая сумма денег. Ко многому свидетельство, — поднял Николай Артемьевич вверх указательный палец. — Да-с. Ко многому! Михаил Михайлович заботу свою не прячет, а как бы на показ выставляет, как бы намек дает…

Еще поразмышляв вслух, муж решил пригласить господина Зарицына к обеду — за обедом пристойнее расспросить его.

Хорошо! Муж как хочет, а я в полной мере выкажу этому заносчивому лекарю свое презрение. Взгляды его я не осуждаю, это меня не касается. А вести себя у нас пусть изволит уважительно.

И я сразу же начала обдумывать, как мне повести себя. Будь это кто-либо из местного светского общества, достаточно заговорить по-французски, чтобы привести его в смущение. Здешние грамотеи обычно знают на этом языке два десятка обиходных слов. Но господин Зарицын знаток языков европейских. Можно бы подать к столу какое-нибудь блюдо, что и бывалый человек не сразу разберет, есть его вилкой или ложкой. Но полузлодея этим тоже не смутишь. Он наверняка как-нибудь найдется. Еще способ — одеться совершенно по-домашнему, выразив тем самым свое пренебрежение. Однако этого почему-то мне не хотелось. Решилась оставить за собой просто сухость тона, а там обстоятельства покажут.

Лекарь прибыл в назначенный час и начал с совершенно непростительной дерзости. Не успел он поздороваться с мужем и поцеловать мне руку, как, словно чуя гостя, явился мой медвежонок и начал его обнюхивать.

Я быстро оттащила зверя, а наш якобинец, нимало не смутясь, заявил:

— Хотя зверь очень забавный, медвежье гостеприимство весьма опасно.

Неслыханно! Этот Зарицын глумился над нами. Двойной смысл его фразы был абсолютно прозрачен.

Муж, однако, не заметил или предпочел не заметить этого. Я же, исполняя свое намеренье, была суха и холодна.

Как только сели за стол, между мужчинами начался незримый поединок. Очевидно, Николай Артемьевич вел подготовку к решительному сражению. Впрочем, оба внешне выказывали добродушие, светскость. И если не быть посвященным в их взаимные отношения, невозможно бы увидеть в застолье самую малую долю противоборства. Хозяин и гость как бы позабыли: один — о своем генеральстве, другой — о скромном своем чине. Оба держали себя ровно и с достоинством. Различие, может быть, только в том и состояло, что генерал говорил громче, чем господин Зарицын.