Голубая дама

Памятный день бала выдался таким же пасмурным, как и день поединка между Юрием Тимофеевичем и графом. Задолго до начала все было готово к приему гостей. Муж осмотрел прихожую, гостиную, буфетную, залы, заглянул даже на кухню. Все это с такой миной, таким прицепчивым генеральским оком, словно ходил по заводу или руднику. Я почтительно шагала позади, изображая свиту. Оглядев все, супруг поблагодарил за мою распорядительность и фантазию. Мне хотелось встать во фрунт и спросить: не будет ли у его превосходительства еще каких распоряжений.

В шестом часу я пошла одеваться. Платье мне удалось. Об этом могла сказать, даже не глядя в зеркале. Не знаю, как у мужчин, а у нас, женщин, есть верная примета: если чувствуешь себя в наряде ладно, ловко, стало быть, он тебе идет. В этом голубом платье я чувствовала себя так, как будто в нем явилась на свет. У меня был соблазн еще насчет дорогого колье, но маман учила меня, что хозяйка никогда не должна затмевать гостей драгоценностями. Ограничилась только брошью.

Не успела закончить туалет, как ко мне без стука ворвался красный от ярости, до предела курносый генерал. В трясущейся руке у него был лист бумаги, и я, еще не разглядев почерка, как и в прошлый раз, тотчас же догадалась — это письмо Наташи. Верная подруга моя сумела передать его с оказией. Но не могла же я предупредить ее об отношении к нашей переписке моего мужа. Такой позор приходится таить даже от самых близких. Наташа наказала привезшему письмо кяхтинскому купцу передать его генералу.

— Знаете ли вы, что эта ваша каторжанка пишет о высочайших особах? Она осмеливается не только намекать на двуличность государя, но именует его сатрапом. Мразь! Мерзость!

Не хочу вспоминать, что еще кричал, как топал ногами взмутчивый генерал. Мне кажется, он избил бы меня, если бы не опасение, что я не появлюсь на его бале. Его торжество без такой принадлежности, без такой частности было бы неполным.

Однако муж осмелился обвинить меня в непорядочности!

И здесь я заявила: ежели он немедля не извинится, то более не увидит меня. Он глянул таким взглядом, в котором легко было прочесть: «Наивен, кто думает, что от меня столь просто уйти».

Однако перспектива оставить бал без хозяйки все-таки страшила Николая Артемьевича. И он, предпочтя совладать с собой, выдавил: «Хорошо, я прошу извинения».

Мы разошлись молча, как враждующие стороны, вынужденные к временному перемирию.

К семи часам в сверкающий огнями (я велела зажечь более пятисот свечей), освещенный керосиновыми фонарями у подъезда дворец стали съезжаться гости.

Что сталось с горными офицерами, армейцами, чиновниками! Они сделались представительнее, выше ростом. Грудь у многих украсилась орденами, заслуженными воинской храбростью, пожалованными за неусыпное радение в горном деле.

Дамы и девицы сверкали оголенными плечами, бриллиантами, поражали друг друга блеском туалетов. Мне нестерпимо хотелось видеть Юрия Тимофеевича, хотелось после всех унижений хоть взглядом коснуться чистого и благородного лица.

Но сначала меня настиг сюрприз.

Еще только образовались в гостиной два-три пока не очень оживленных кружка, еще только первые нетерпеливые мужчины пробрались в буфетную, где их ждали в изобилии и шампанское, и более крепкие вина, короче, съезд еще был в самом начале, когда передо мной предстали супруги Толстопятовы.

Господин Толстопятов — лысенький, кривоногий, хотя навряд ли служил в кавалерии, скорее когда-то перенес рахитическую болезнь, — доставал едва до плеча своей остролицей супруге. Я заученно улыбнулась и, пересилив себя, протянула руку для поцелуя. Между тем, ниточки губ Варвары Аристарховны тоже сложились в улыбку, засверкали точечки глаз, оживился носик.

— Моя дорогая! Вы волшебно расцвели! — И так, словно мы с ней вдвоем знаем, чего не знают другие, словно я с нею в заговоре: — Положительно, что-то способствует вашему цветению!

Сделав вид сообщницы, я чуть отвела ретивую даму в сторону и шепотом проговорила:

— Могу вам открыться: любовь!

Мадам Толстопятова замигала своими точечками, но прежде чем собралась ответить, я отвернулась к очередному гостю…

Зарицын появился позже вместе с графом и ослепительной Авроркой. Парадный мундир сидел на графе безукоризненно. Весь он был сама изысканность и изящество. Аврора сияла свежестью и красотой. Правда, на ней были слишком массивные бриллиантовые серьги. Массивность их показалась мне излишней. Но это дело вкуса. Да и какая женщина не найдет изъяна в костюме или манерах другой, будь та даже самой близкой подругой!..

Юрий Тимофеевич оставался самим собой. Суховат, сдержан, застегнут на все пуговицы.

Я смотрела на него, и самый бал показался мне несколько смешным и напыщенным. И вся жизнь, какой я живу, совершенно ненужной.

Зато граф был в своей стихии и, здороваясь, успел изысканно поздравить генерала, сказать мне комплимент и даже пригласить на тур вальса.

Наконец, гости съехались. Наполнились и гостиная, и буфетная, и несколько пожилых мужчин, составив партии в робер, прочно уселись за карточными столами.