Голубая дама

Лишь когда фигура танца заставила повернуться, я увидела генерала. Обличье у него было такое, будто на военных учениях увидел он солдата, не только не слушающего команды, но неожиданно вышедшего из строя и беспечно зашагавшего в сторону. Генерал резко повернулся и направился в боковую комнату. Варвара Аристарховна последовала за ним. Пожалуй, в этот вечер выслужится перед Николаем Артемьевичем и возвратит своего коротышку-супруга из дальней глухомани в нашу меньшую глухомань!

Улучив минуту, мной завладела Аврора.

— Майн гот! Что ты вытворяешь! — заявила она без предисловий. — Ты губишь себя.

Красивое, пухленькое личико дышало искренней тревогой.

— Ах, Аврорка, Аврорка! Быть может, спасаю!..

Я устремилась навстречу Юрию Тимофеевичу.

После танца подошел генерал. Я ждала этого и тем не менее затрепетала под его взглядом. Однако тут же рассердилась на себя, и это дало мне силы одолеть слабость.

— Извините, — не глядя на Юрия Тимофеевича, сухо сказал он. — Обязанности хозяина дома вынуждают меня похитить вашу даму.

«Вашу» было произнесено с ударением.

Возле окна оказалось безлюдное пространство, и мы отошли туда. Понимая, что на нас смотрят, генерал старался улыбаться, и эта улыбка в сочетании с его ледяным взглядом и плещущими злобой словами показалась мне страшной.

— После сегодняшнего послания с каторги, — заявил муж, — меня ничто не удивляет. Но, к сожалению, я вынужден напомнить вам, если не долг моей жены, то хотя бы долг хозяйки дома, пригласившей на бал не одного господина Зарицына.

Он приостановился, наверное, ожидая моих оправданий, но я молчала.

— Вынужден предупредить: если вы будете вести себя столь же непотребным образом, я сейчас же во время бала велю Евтейше запереть вас в холодную.

Я молчала.

Видимо, огромным усилием воли, привыкший к беспрекословию, генерал смирил себя и только заметил:

— Вы же еще и оскорбились.

Он говорил еще что-то, но я молчала.

— Хорошо, — снова зло выдавил генерал, — надеюсь, вы меня поняли.

Я поняла лишь то, что сняла кандалы, вырвалась из темницы. Ведь главное — внутреннее положение.

Многие мужчины по примеру хозяина дома встали из-за карт, шел уже двенадцатый час, и самое время было приглашать к ужину. Кстати, это могло дать приличное объяснение нашему семейному рандеву.

За ужином мне, естественно, пришлось сидеть рядом с мужем, и я сразу почувствовала, что он пребывает в самой высокой степени каления. Гораздо более сильной степени, чем когда десять минут назад разговаривал со мной. Не зная, чему это приписать, я, впрочем, не очень задумывалась. И если сожалела, так лишь о том, что Зарицын сидел далеко от меня, совсем в другом конце стола.

Часы пробили двенадцать, и генерал провозгласил традиционный тост за Новый счастливый год. Зазвенели бокалы, произносились тосты за государя-императора, за новоиспеченного кавалера ордена святой Анны. И здесь я поняла, откуда новое каление моего Отелло, в одно и то же время льдистого и кипящего. Он, не спрашивая, налил мне бургундского. Я не люблю это вино и потому чуть пригубила его.

— Отчего же вы не пьете? — спросил муж.

— Не отважусь, — отвечала я.

— Удивления достойно, — прощупывая меня своим взглядом, возразил он. — Столь отважная женщина. Гребец, пересекающий великую реку…

Все во мне возмутилось. Значит, мадам Толстопятова изволит действовать с завидной последовательностью: сначала демонстрировала меня в танце, затем вернулась к прошлому. В один миг мысленно я поставила их рядом. Где-нибудь в укромном уголке она, своим остреньким носиком почти касаясь генеральского уха, нашептывает ему обо мне, и он, забыв свое положение, слушает, скороспешно наливаясь злобой, как присосавшийся к телу комар наливается кровью.

— То проявляете такую отвагу… — не унимался генерал.

— Было бы из чего, — насмешливо и резко перебила я и отвернулась.

…Ужин, по-моему, удался. Мне казалось, что вся прислуга — и повар, и кухарки, и лакеи — чувствовала положение своей хозяйки и стремилась не усугубить его какой-либо ошибкой, сделать все как можно лучше.

Впрочем, ужин мало волновал меня. Более того, я даже дивилась, как еще несколько часов тому назад могла жить такими страстями. Дивилась и жалела себя, не эту, идущую в тревожную неизвестность, а ту — благополучную и навсегда ушедшую в прошлое.

После ужина, как было договорено у нас ранее, отворили дверь на чугунную лестницу и я пригласила гостей в сад. Было морозно и звездно. Подогретые обильными возлияниями, мужчины и дамы с удовольствием разошлись по аллеям сада. В центре его возле беседки вспыхивал потешный фосфорный огонь. Во всех концах, освещая расчищенные дорожки, ярко горели бумажные фонари.

Я спустилась под руку с графом, но быстро сдала его Авроре и, найдя Зарицына, увлекла в мой любимый дальний уголок. Здесь рассказала Юрию о письме Наташи и вызванной им безобразной сцене. Взявшись за воротник его пальто, сама первая поцеловала его в губы. Он обнял меня и привлек к себе.

Возвращаясь, я вновь приметила слежку. Но это были не злобные точечки Варвары Аристарховны, а вспыхивающие волчьими огоньками глаза Евтейши.