Голубая картина

Петр Васильевич в первый раз видел такие ягоды. Обычно ничто не могло заставить его съесть что-то незнакомое, особенного из рук язычника. Но он сейчас был так голоден, что собирался разом закинуть в рот эти три горсти.

– Не спеши! – вдруг крикнул Каура. – Кхм. Ешь понемногу и жуй медленно. Хорошо распробуй.

Немецкий замедлился и обратил внимание на вкус, который его не впечатлил. Сладкие ягоды, твердые орехи. Ничего необычного, пока на последней кучке он не почувствовал нечто странное. Челюсть его остановилась, но во рту продолжало что-то шевелиться. Петр Васильевич, поняв это, тут же все выплюнул на землю. Из этой бесформенной массы показалось брюшко немаленького жука. Дворянин стал нервно счищать что-то с языка чистыми пальцами. Но после трапезы Каура сделал довольный вид.

– Пойдем дальше.

Они пришли к роднику, около которого играли дети. Ребята бегали вокруг источника и брызгались друг в друга водой из тоненького ручейка.

– Окунись в воду этого источника, – Каура указал на узкую глубокую яму вниз от ручья.

– А это обязательно?

Каура кивнул. Немецкий с сожалением стал раздеваться. И вот, уже стоя перед ямой, он вдруг замер. Его палец коснулся воды, которая оказалась ледяной.

– А я не утону?

Каура покачал головой, после чего сказал что-то на непонятном языке и дети тотчас накинулись на Петра, столкнув его вниз. Спина ударилась об стенку ямы, все тело пронзила дрожь. Он сразу кинулся вверх, боясь отсюда не выбраться. Через несколько мгновений он сделал такой сладкий вдох теплого воздуха. Вот только он уже кажется достаточно теплым. И вода оказалась не настолько холодной. Немецкий засунул руки обратно в воду и спустился по шею, после чего перевел взгляд на Кауру. Тот довольно кивнул и сказал вылазить.

– Ты уже начинаешь понимать?

– Кажется, да, – ответил Петр. – Жизнь может преподносить как вкусные награды, таящие неприятные сюрпризы, так и страшные испытания, в которых ничего подобного нет.

Каура цыкнул.

– Ты думаешь совершенно не в том направлении. Но сейчас ты должен все понять.

Они подошли к загону в котором держат скот. Каура протиснулся через специальный проход, в который зайти можно только боком. Петр Васильевич последовал его примеру. Они обошли основной косяк коров и подошли к нескольким, стоящим около забора.

– Подходи, не бойся. Это наши старички, они не кусаются. Потрогай, только чтобы они тебя видели, – сам Каура присел и стал что-то высматривать в траве.

Немецкий подошел к одной корове спереди и протянул руку к ней. Она не сопротивлялась. Это была самая обычная корова.

– Загляни ей в глаза и скажи, что ты видишь.

– …Глаза?

– Хорошо, можешь отпускать. Сейчас закрой глаза и встань ровно. И не открывай их, пока я не скажу.

Петр Васильевич так и поступил. Уже через секунду резким шлепком что-то ударилось об его щеку, и руки Кауры продолжали размазывать это по всему лицу. И дворянин так и продолжил бы стоять, если бы не почувствовал зловоние коровьего дерьма. Он сделал шаг назад.

– Что вы делаете?

– Я пытаюсь дать тебе просветление.

– Измазав меня коровьим говном? – часть дерьма на губах попала ему в рот, после чего он стал вытирать лицо тыльной стороной ладони.

– Это очень важный ритуал. Один из многих для сближения с природой, как и предыдущие. Я все время рассказываю об этом людям, но не многие следуют за мной. Человек рожден матерью природой и вышел отсюда. Чтобы найти свой смысл, нужно вернуться туда, откуда мы породились. И, слившись, с ней, с природой, можно увидеть этот путь к гармонии души.

Немецкий, уже изрядно измазав свои руки лег на землю и вытер лицо об траву. Но его щека наткнулась на еще одну коровью лепешку. Лишь тогда он остановился.

– Просто отведите меня обратно.

Через несколько часов уже чистый Петр Васильевич сидел в повозке со своими холопами, которых чудом нашел у дороги, когда они собирались бросить его поиски и ехать домой. Сейчас он глубоко сожалел о времени, которое потратил на все это, так и не получив ответ на свой вопрос.

Уставший дворянин сидел за столом с Колываном перед бескрайним полем. Его жена принесла водки и хлеба.

– Я глубоко несчастен, – начал Немецкий, – сколько я искал ответ, но так и не узнал его. Зачем мы здесь? Для чего мы живем? Каждый раз, как я пытаюсь это понять, запутываюсь еще сильнее.

– Бог так сделал, чтобы мы жили, – без промедления ответил Ефимович.

– Я много думал и об этом. Но зачем Он так сделать? Что ему нужно?

– Я, кажись, понял, что вы так печальны, – сказал Колыван, осушив очередной стакан. – Вы просто забили себе голову всякой чепухой ненужной. Бабу вам хорошую и куда-нибудь на охоту, и будет вам счастье.

– Да что ты можешь понимать?

– А что тут понимать, не жили вы, как люди живут. Не сочтите за грубость, но могу я просить вас засадить поле?

– Пожалуй, откажусь. Все таки сложно это – жить.

– Ничего сложного. Берешь мешок с зерном и пошел. А как устанешь, можно и нажраться. И нечего думать глупости всякие.

– А поле разве уже засажено, что ты тут со мной сидишь?

– Ой, да. Пойду я, наверное, – Колыван встал, опрокинув табуретку, и зашел в дом.