Голубая кровь

Вот здесь мне мама купила бутылочку сока, и я сижу и пью его! Всего шестьдесят копеек бутылка! А там такой сок стоит три марки. А хлеб у нас стоит десять копеек. А там — марки полторы, не меньше. Здесь я могу лежать, и пусть у меня вся раковина будет полна грязной посуды, пусть у меня окна год не мыты — насрать! А там ты должен постоянно что-то делать, мыть, чистить, драить, каждую половицу. И работать, работать. С утра я там работал в магазине два часа, потом шел убирать, потом три часа гладил рубашки. Вечером я просто падал. И я подумал, — зачем такая жизнь, все время до самой смерти пахать, и ведь ничего себе не накопишь, при всем желании. А здесь я даже не знаю, что мне на себя надеть. Я боюсь, что меня разденут прямо на улице. У меня просто нет таких вещей, в которых здесь можно выйти.

Там у всех болит желудок, я думаю, это потому, что они не пьют кефир, он там не продастся.

Там у меня была знакомая гомосексуальная семья. Я их лечил голодом. Я там всех так лечил. Но все-таки, здесь моя родина. Здесь у меня много друзей, а дружбу не купишь ни за какие деньги, особенно с возрастом друзей трудно заводить. Здесь я могу позвонить Марусику и Вене и поговорить с ними. А там все мне чужие.

Да, конечно, я бывал и в богатых домах, я бывал у разных писателей, художников, композиторов, я видел роскошную жизнь, но я-то никогда не буду так жить. У нас здесь все равны, а там тот, у кого есть деньги, смотрит на тебя, как на дерьмо. Там осенью холодно, мокро, темно, там были ужасные ураганы, даже крыши срывало с домов. А здесь, пока меня не было, соседи написали на меня в милицию, что я здесь не живу, чтобы меня выселили. Я поэтому и приехал. Мне позвонил участковый и говорит: „Вы где были?“ А я говорю: „В Западном Берлине, а что?“ А он: „А почему так долго? И что, собственно, вы там делали?“ А я ему объяснил, что сейчас закон изменился и можно там жить, сколько захочешь, что я был в гостях. А он спросил: „Вы что, не работаете?“ Я сказал, что нет. Тогда он заявил: „Давайте, трудоустраивайтесь. Мы проверим“. Прямо не знаю, что мне теперь делать. А тут еще моя бывшая жена написала на меня, что я сумасшедший и не плачу ей алименты. Это просто подлость с ее стороны, ведь я знаю, что она уже вышла замуж за какого-то там солдафона, и он даже дочку нашу адаптировал. А дочка меня, между прочим, любит и зовет „папа Павлик“. Ведь я нигде не работаю, с чего я ей алименты платить должен! Все бабы — сволочи, с ними лучше дела не иметь! Они притворяются, что любят тебя, ломаются, а потом показывают свое истинное лицо. Как я мог жениться на этой стерве, ума не приложу!»

x x x

После вечера поймали две машины, и все поехали к Марусе и Косте. Вадик пришел в самом конце выступления и теперь тоже был с ними, он очень хотел сесть рядом с Костей, но Костя от него отодвигался. По дороге все рассказывали шоферу, какой успех, и как Костя замечательно читал стихи. Были даже два француза. Маруся сперва думала, что это их клички, но они оказались настоящими французами и даже не говорили по-русски. Смотрова принесла две бутылки водки и все интересовалась насчет ста рублей. Она вообще не была на выступлении и пришла прямо к Марусе домой. Все выпили за успех костиных стихов, муж Наташи сел рядом с Марусей, обнял ее и так и сидел, а костина алкоголическая подруга сидела рядом с ним и заглядывала ему в глаза. Видно было, что она Косте надоела, но она все равно продолжала обнимать его, когда же она пыталась его поцеловать, у Кости было такое лицо, как будто его сейчас вырвет. Но он терпеливо все переносил.

Наташа и ее муж Юра были уже пьяные, поэтому веселились больше других. Юра обнимал Марусю и пытался ее поцеловать. Он был очень слюнявый, и Марусе было противно, но она не хотела его обижать и ничего не говорила, терпеливо перенося его поцелуи. Костя же сидел очень мрачный, ему явно не нравилось все это. Юра же целовался все более настойчиво, наконец, он прилепил свой рот к марусиному и так сидел довольно долго. Вдруг Маруся почувствовала, как ее голова дернулась и ударилась о спинку дивана, а потом еще раз. Это произошло оттого, что голова Юры дернулась тоже. Она посмотрела и увидела Костю, он стоял очень бледный, потом размахнулся и еще раз дал Юре по морде, а потом и Марусе, правда, не очень сильно. Маруся вспомнила, как он бил ее тогда, когда она танцевала с Вадиком. Тогда целый месяц у нее был фиолетовый синяк под глазом, и она ходила в темных очках.