Голубая кровь (СИ)

Эсфирь пришла в дом Логвина Пирса и постучала. Вскоре дверь открылась, и она вошла внутрь, а Логвин высунулся наружу и осмотрелся по сторонам.

Артур подошёл к нему.

— С Эсфирью всё в порядке, — успокоил его Артур. — Не выпускайте её из дома под любым предлогом до рассвета, и она ничего не натворит.

Логвин облегчённо вздохнул и поблагодарил землянина, который смог понять его и не донёс в полицию.

Артур вошёл в гостиницу.

Часы в вестибюле пробили полночь.

28. Ночь Одинокого Убийцы

Дворец Эриндо был окутан ночной тьмой и холодом. Ни в одном окне не горел свет, и не слышалось ни звука, только со стороны парка доносились мелодичное щебетание ночных пташек и шорох листвы, когда к ней прикасался лёгкий ветерок.

Время было позднее, а потому рабы давно спали. Но их госпожа, не находившая себе места, не легла спать и в эту ночь. Нейман знала, что заснуть ей не поможет никакое средство, она даже сомневалась, что и чудо может ей облегчить страдания. Все дни теперь походили один на другой и терианка жила отныне не одним днём, а одним часом, считая каждую прошедшую минуту и очень часто сожалея, как долго ей ещё жить на этом свете со своим горем. Никогда она ещё так сильно не сожалела о том, что до старости и смерти ей так далеко. Жизнь стала для Нейман пустой и бесполезной вещью, в которой не было больше никакого смысла, и, если бы не Изабелла… Молодая терианка подумала о сестре и эта мысль немного согрела её, но всё же недостаточно, чтобы огонь жизни вспыхнул в ней с прежней силой. Изабелла была далеко и, видимо, не нуждалась пока в обществе своей сестры-терианки. Нейман подумала о том, что это, возможно, и к лучшему. Она всей душой желала, чтобы наследница альдерусской короны забыла прошлое и начала новую, счастливую жизнь под другим солнцем, на другой планете, с другими людьми. А боль воспоминаний принадлежат теперь только этому дворцу Эриндо и его последней обитательнице.

Нейман неподвижно стояла на большом балконе второго этажа. Она находилась здесь уже больше часа, но даже ни разу не повернула головы. На душе терианки было пусто и холодно, с каждым днём её сердце леденело и в нём уже почти не осталось надежды, которую полностью вытеснила разгоравшаяся ненависть к Ауленту. Если бы Аулент погиб на глазах Нейман, то и тогда бы она осталась равнодушной к участи этого жестокого города. Потеряв надежду, она отчаялась. Нейман знала, что Аулент не имеет настоящей полноценной армии, а его полиция малочисленна и далеко не сильна. Город был практически беззащитен, ведь на всей Тере, кроме него, не существовало ни одного государства или города, способного проявить захватнические действия. Ауленту не от кого было защищаться, и потому, собрав своих рабов, а их насчитывалась не одна тысяча, Нейман могла за считанные часы разгромить этот город, в котором забыли, что такое истина и справедливость. Аулент не смог бы оказать серьёзного сопротивления и неминуемо оказался повержен, это была бы хорошая отплата за всё, но… но воевать нельзя. Слово, данное Изабелле, Нейман с трудом, но держала, и это спасло Аулент от первой в его истории гражданской войны. Нейман оставалось только смиряться, сломать коренным образом не только свой воинственный характер, но и жизнь, стать другим человеком и покорно терпеть удары судьбы, ибо так пожелала Изабелла. А сама альдеруская принцесса даже не подозревала, какую роль сыграла она в истории Аулента. Не потребуй она от сестры смирения, последний терианский город уже лежал бы в руинах и пришельцы, возможно, вынуждены были бы покинуть Теру. Но этого не произошло.