Голубая мечта<br />(Юмористическая повесть в эпизодах)

— Это уже как положено, обязательно, — поспешно заверяет его Ида Яновна. — Мы, например, никого никогда не обижали. И вас, Виктор Петрович, не обидим.

— А я и не позволю себя обижать! — с вызовом стучит вилкой тот. — Я сам кого хошь обижу, если нада! А ежли…

— Так и должно быть, — перебивает его Дробанюк, до которого наконец дошло, что гость слишком захмелел и вряд ли дает себе отчет о собственных словах. — Лучше выпьем еще!..

— Котя-я! — пытается удержать его Ида Яновна.

— Нет, нет, мы еще по граммулечке!.. — настаивающе произносит Дробанюк и наливает Обыгалову полную стопку, себе — на донышке. — Мы должны как следует отметить встречу…

Через несколько минут гость выходит в туалет, и Ида Яновна, не скрывая недовольства, упрекает мужа.

— Кого ты привел?

— Не волнуйся, это та еще птица. Наводит тень — разве не видишь? Ты слышала, как он насчет дважды два? То-то же…

— Ой, что-то не верится, что он большой человек. Как бы не наоборот.

— А я тебе сразу сказал: простой большой человек. То есть большой маленький… Тут свои нюансы. Вот сейчас я про балычок и икорку намекну и посмотрим… Только еще стопку ему подсуну, и он окончательно расколется…

Появившегося Обыгалова Дробанюк встречает радостным возгласом.

— К столу! Разве мы не мужчины, верно? Разве мы не школьные корешки?

— Э-э, — загораживается рукой от стола Обыгалов. — Мера! На сегодня влил!

— Как — ты отказываешься? За дружбу? — делает безмерно удивленное лицо Дробанюк.

— Норма! — поднимает ввepx палец тот. — Пора на отстой…

Как ни уговаривает его Дробанюк, Обыгалов отказывается. И тогда не выдерживает Ида Яновна.

— Да что ты пристал, как с ножом к горлу?! Видишь — человеку пора домой. Лучше проводи его…

— Дама — в точку, — замечает Обыгалов. — Я пойду…

Охая и ахая, Дробанюк идет за гостем в прихожую и уже там — отступать дальше некуда — решается намекнуть насчет балыка и икорки.

— А может, на посошок? И загрызнем. Конечно, насчет балыка или там икорки у нас на этот раз пробел… Это товар по твоей части…

— О! — поворачивается к нему Обыгалов. — Хорошо, что напомнил…

Сердце у Дробанюка замирает в радостном предчувствии.

— Ты, кажись, насчет какого-то большого начальника говорил… Ну, который в гостях у тебя был?..

— A-а, да! — утвердительно кивает Дробанюк. — Начальник главка. Фигура! Большой человек.

— Во, во! — подхватывает Обыгалов. — А я — маленький.

— Ну уж! — подобострастно хмыкает Дробанюк.

— А могу стать большим. Ежли ты поможешь.

— Я-а? — удивляется Дробанюк.

— Пусть твой начальник замолвит словечко где нада, чтоб мне на развоз отпускали продукт повышенного спроса. Ну, балык, икорку…

— A-а… А что, тебе н-не дают их? — заикаясь, выговаривает Дробанюк, с ужасом воспринимая смысл просьбы.

— Если б давали!.. — обиженно цедит Обыгалов, грозя кулаками кому-то невидимому. — Так пусть твой начальник похлопочет, ладно! А я уж тебе завсегда сделаю, ежли надо будет.

Он протягивает на прощание свою детскую ручонку. Дробанюк механически жмет ее и долго еще смотрит в дверь, за которой тот скрылся. Когда же он поворачивается, перед ним, грозно подперев руки в боки, вырастает Ида Яновна.

— Ну, что скажешь? — уничтожающим тоном спрашивает она. И дает мужу звонкую пощечину. — Вот тебе за большого человека. Вот тебе за маленького, — бьет она по другой щеке. — Вот тебе за обоих сразу!..

Гневное выражение на ее лице сменяется гримасой страдания, и Ида Яновна, всхлипнув, уходит в спальню.

Безропотно снесший все это, Дробанюк еще долго стоит в каком-то оцепенении. Потом идет в зал, садится за стол и, залпом опрокинув полстакана коньяку, свирепо вгрызается в гусиную ножку, которую взял с тарелки Обыгалова. «Хорошо, что хоть гусь целый остался, — думает он, со злостью пережевывая мясо. — Да и я тоже хорош гусь… Это же надо — какого-то алкаша за стоящую птицу принял!..»

ДЕСАНТ

робанюк на ощупь находит на тумбочке у изголовья часы и дергает за шнурок торшера. Половина четвертого, кошмар! Никогда еще он в такое петушиное время не просыпался по доброй воле, а теперь вот — пожалуйста. Да, собственно, какая тут добрая воля? Довели до бессонницы, а может быть, и до инфаркта…

При мысли об инфаркте у Дробанюка внутри все обрывается, и он, плотно приложив к сердцу ладонь, чутко прислушивается, не дает ли оно сбой. Но сердце стучит довольно равномерно, и тогда Дробанюк, не веря этому, нащупывает на руке пульс и сверяет толчки в вене с бегом секундной стрелки на часах. На первый раз выходит шестьдесят пять — подозрительно мало, и он считает снова и снова, с некоторым разочарованием убеждаясь, что обмана тут нет. И тогда Дробанюк приходит к выводу, что не помешало бы измерить давление — может, в нем вся загвоздка? Иначе откуда бессонница, если сердце тарахтит вроде бы ритмично, да и пульс никуда не торопится?