Голубая мечта<br />(Юмористическая повесть в эпизодах)

Упоминание о крови снова заставляет Дробанюка вернуться к мыслям о Ярозубове. Надо, конечно, показаться этому эскулапу во избежание худшего. Пусть пропишет каких-нибудь таблеток, чтоб успокоиться на первое время. Впрочем, вдруг озаряется внезапно пришедшей идеей Дробанюк, пусть лучше полечит, мил-друг, эдак с недельку-вторую, а то и месяц. Приказа-то на освобождение от занимаемой должности нет еще, пока только устно изволили сообщить в личной беседе. А звучащих слов к делу не подошьешь, их сначала надо воплотить графически. Вот и пусть теперь попробуют нарисовать их, если человек на бюллетене и, может, с инфарктом лежит, а то и с инсультом. Пусть узнают, до чего довели человека! А там, может, что и изменится. Время — оно не только лечит, но и сглаживает острые углы.

Быстренько собравшись, Дробанюк выбегает на улицу, решив нагрянуть к Ярозубову без звонка. Появиться без предупреждения будет предпочтительнее, а то у этого старого холостяка найдется некстати какая-нибудь уважительная причина. Вдруг, например, у него на домашнем приеме замужняя дамочка? Этот эскулап такое практикует с охотой.

По пути к Ярозубову Дробанюк покупает в гастрономе бутылку коньяку и двести граммов сыра. Потом ловит такси и через десять минут уже нажимает кнопку у дверей квартиры, в которой проживает холостой эскулап. Тень, пробежавшая в смотровом глазке, дает знать, что внутри кто-то есть.

И вот, наконец, после лязга нескольких замков из-за двери лаконично спрашивают:

— Кто?

— Это я, Леша, — отвечает Дробанюк.

Дверь слегка приоткрывается, и в образовавшуюся щель высовывается лысая голова Ярозубова.

— Точно Дробанюк, — соглашается тот и распахивает дверь. Впустив Дробанюка, он снова долго лязгает замками, что-то закручивая и защелкивая.

— Ну и конспирация! — удивляется Дробанюк. — Чего это ты?..

— Не твоего ума дело, — беззлобно огрызается тот. — А вот ты чего? Какого дьявола спозаранку в воскресенье со своим поганым коньяком притопал?

— От нечего делать, конечно, — насмешливо отвечает Дробанюк. Его забавляет колоритный вид Ярозубова, смахивающего в своем бархатном красном халате, из-под которого неприятно волосатыми жердочками торчат худые ноги, на промотавшегося барина из исторического кинофильма. Правда, обширная лысина несколько смягчает этот вид, придавая лицу что-то загадочно профессорское.

Ярозубов измеряет Дробанюка своими круглыми, с темными большими зрачками пристальными глазами гипнотизера.

— Что-то ты, Котенька, бледный вид имеешь сегодня. Даже не верится…

— Не доведут разве?.. — вздыхает Дробанюк и безотрадно машет рукой. — На грани инфаркта практически.

Они с Ярозубовым давние приятели, так что разговаривают обычно не церемонясь, по-свойски.

— Ого! — отзывается на это Ярозубов. — Вот как, оказывается, — на грани… Но, думается, все же ты, Котенька, на этой грани пока что теоретически.

— Язвишь?

— Ну почему же? — Ярозубов говорит вальяжно, каждое удачное с его точки зрения слово или предложение как бы смакует. — Просто ты и инфаркт — вещи несовместимые, прости за столь откровенный диагноз.

— Ну тебя!.. — отмахивается Дробанюк. — Лучше давай по пять капель.

— А тебе известно, кто с утра начинает пить? В основном дегенераты.

— А если мне хочется волком выть? — оправдывается Дробанюк.

— Тогда уж лучше выпить, чем слушать, как ты подражаешь санитарам леса, — соглашается Ярозубов.

Они усаживаются в кухне. Открыв принесенный Дробанюком коньяк, Ярозубов брезгливо принюхивается к нему.

— Что это? — кривясь, спрашивает он.

— Что продают, — грубовато отвечает Дробанюк, понимая, к чему клонит тот.

— Я понимаю, Котенька, тебя тянет на оригинальные поступки сейчас, — говорит Ярозубов. — Но зачем же ты решил отравить меня, своего старого приятеля, у которого настоящая жизнь, по существу, только началась? — И опрокидывает бутылку в мойку. Коньяк, выливаясь, булькает, и это повергает Дробанюка в шок. А Ярозубов с терпеливостью уверенного в себе человека, свершив это поистине злодейское, с точки зрения Дробанюка, дело, опускает пустую бутылку в мусорное ведро, затем открывает холодильник и достает оттуда темную пузатую бутылку — со впечатляющей иностранной наклейкой.

— «Наполеончиком» не побрезгуешь? — насмешливо спрашивает Ярозубов.

— Ну, ты даешь! — качает головой Дробанюк, осматривая бутылку.

— Вынужден! — с безысходностью разводит руками тот. — Как минимум два-три пузыречка в неделю преподносят. Настоящее французское нашествие. Деваться некуда. И девать тоже…

— Не туда оно наступает, это нашествие, — хмыкает Дробанюк. — Я бы нашел, куда девать.

— Ну, все бы не вылакал даже ты, допустим…

— А я бы в магазин обратно. От такого напитка, я думаю, никто бы не отказался.

— И я сдаю, дорогой мой, — вздыхает Ярозубов. — Да только вечно же этим заниматься не будешь?.. Только снесу с десяток вот таких пузырьков, как преподносят снова. Этакий круговорот коньяка в природе.

— Завоз, видимо, большой был этих «Наполеонов», — высказывает предположение Дробанюк.