Голубая ниточка на карте

— Елена Иванна, хватит вам вязать. Идёмте в лес по грибы, — стукнул в открытое окно люкса «а» Никита Никитич.

— Ой, что вы, что вы, какие грибы, — замахала руками бабушка. — На днях у Лилечки выступление перед туристами, будет играть Бетховена. Не успею кончить, — и показала на что-то розовое, пушистое в руках. — Спасибо за приглашение.

— Ну, как знаете, — Никита Никитич отошёл от окошка.

Шур спустился на дебаркадер. Ему навстречу шла Зина Вольтовна с большущим серым камнем в руках.

— Здравствуйте. А зачем он вам? — спросил вежливо и осторожно.

— На память, — отрезала женщина, будто огрызнулась, и потащила камень на теплоход.

Шур удивлённо пожал плечами.

— Ты что, не знаешь? — с хохотом рявкнул над ухом Ромка, неожиданно оказавшийся рядом с Шуром. — Это груз для рыбы.

— Для чего?

— В Астрахани она рыбу засолит, да? А чтоб придавить её сверху, груз нужен. Вот она и тащит. Ой, смеху!

Вдруг лицо Ромки из улыбающегося сделалось серьёзным. И, глядя на берег, он заорал:

— Ты что опять делаешь, хулиган? Брось кошку мучить!

На берегу стоял мальчишка. Маленький. Ещё дошкольник. Крепенький. Пузатенький. Загорелый. В голубых трусах и майке. Он пытался бросить в воду серую кошку, а она упрямо цеплялась лапами за его выгоревшую майку и никак не хотела купаться в Волге. Но вот, наконец, мальчишке всё-таки удалось оторвать от себя извивающуюся кошку и швырнуть её в воду.

— Ах, ты так?! Ну, погоди! — крикнул Ромка и помчался к мальчишке. — Я тебя предупреждал!

Что ещё кричал Ромка на бегу, Шуру уже не было слышно. Он только видел, как его рыжий друг подлетел к мальчишке, что-то начал ему доказывать, размахивая руками, а потом взял и спихнул самого мальчишку в воду.

Удивлённый Шур помчался к ним. Когда он подбежал, мальчишка уже вылез из воды и что-то канючил плаксивым голосом. Рядом с ним на берегу отряхивалась мокрая кошка. Она стала такой тощей, маленькой и смешной, что её просто невозможно было узнать.

У Ромки ноздри раздулись, стали круглыми и большими, как на картинке у бегемота.

— Я тебя пр-редупреждал! Что будешь делать другим плохого, то получишь сам. Запомни!

— Да-а, а она мо-оклая и холодная, — канючил мальчишка, показывая на воду.

— А для кошки тёплая и сухая, что ли? Снимай рубашку с трусами! Выкручу!

Мальчишка замолчал и, пыхтя, начал стаскивать мокрую майку.

Вода, омывающая берег, была прозрачной, желтоватой. Сквозь неё просвечивали мелкие разноцветные камешки.

Вдруг сердце Шура так знакомо покатилось куда-то из груди вниз. Кажется, под коленки. Лилия шла берегом в толпе туристов по направлению Дома отдыха, который Шур с теплохода разглядывал в бинокль. Эту пёструю весёлую толпу вела за собой девушка культмассовик, с неизменными пластмассовыми божьими коровками в волосах. Шур ещё вчера разглядел, что эти коровки связаны толстой белой пластмассовой ниткой. Они должны были удерживать волосы, чтобы те не разлетались в разные стороны. Но это у коровок никак не получалось. Большую часть волос ветер выдёргивал из-под белой нитки, и они мотались над головой, как им нравилось. А коровки спокойно смотрели на всё это, придерживая меньшую часть. С ветром спорить трудно. Особенно на Волге.

Лилия шла между Фанерой и Оськой. Шуру показалось, что Оська держал её за руку. Но толпа была большая, и люди всё время загораживали друг друга. Так что точно он не знал, держал или не держал. Но в груди, из которой ушло сердце под коленку, всё равно тоскливо заныло.

Оставив у самой воды Ромку, пузатого мальчишку и худющую кошку, Шур медленно, но упрямо зашагал за этой пёстрой весёлой толпой туристов к Дому отдыха. Шёл в самом хвосте, не сводя глаз с Лилиного затылка, который то и дело скрывался за чужими головами.

Поднялись на горочку, спустились к затончику, в берега которого носами упёрлись моторные лодки, будто напились воды и отдыхают. Потом прошагали по шатким мосткам, потом опять в гору. Затылок, облитый золотыми волосами, то приближался, то отдалялся, то совсем прятался. Но вот Лилия неожиданно обернулась и стала кого-то высматривать в конце толпы. Шур вздрогнул и инстинктивно спрятался за чью-то широкую мужскую спину. Почему он так сделал, и сам не знал. Но дыхание перехватило, и сердце, вернувшись на своё законное место, заколотилось, забилось, будто желая выпрыгнуть на волю. Увидела его Лилия или нет, он не знал. Ну, что особенного? Ну, зачем прятаться? Ну увидела бы, поздоровались бы и всё.

Внутри стало и пусто и тоскливо. И Шур, сам не зная зачем, свернул в другую сторону. Все шли направо, а он налево. Внутри уже совсем невыносимо. Он идёт, и идёт, и идёт в другую сторону. А другая сторона привела его в деревню.

Как мы привыкли в городе к многоэтажным, каменным домам. А тут… как странно… сидят на земле деревянные небольшие домишки. Прочно, уютно сидят. Каждый за своим забором. По траве-мураве ходят куры, где-то кукарекают петухи, собаки перелаиваются. Мимо протрусил, верхом на лошади, такой же, как он, мальчишка. Шуру скорчил рожу, ударяя босыми пятками в лошадиные бока.