Голубая роза

– Почти весь. Просто кое-что совершенно не относилось к делу. Господин Орхан воображает себя этаким Казановой и знатоком женщин. Честно говоря, от некоторых его… откровений я вас избавил.

– А почему вы говорили о моем кольце? И вообще обо мне? Какое ему дело…

– …до вашей личной жизни? Не волнуйтесь, он не сказал ничего плохого. Наоборот. Комплимент вам сделал: мол, редкая женщина забывает о таком кольце. А в кольцах он разбирается. И считает, что в тех, кто их носит, тоже. Вот, собственно, и все. Могу еще раз рассказать все дословно, хотите? – он посмотрел на Айше честными улыбающимися глазами, и она не смогла не улыбнуться в ответ.

– Да ладно, не надо. Просто не люблю, когда меня обсуждают за моей спиной. Будем звонить насчет квартиры? Сейчас я найду телефон владельца.

Она пошла в прихожую и принялась рыться в сумочке.

«Куда делся этот номер? Я звонила брату с кафедры, куда я его записала? Черт! Он же у меня в записной книжке должен быть. Мустафа то же самое сказал – дословно: зачем ты записываешь, если он у тебя в записной книжке? А я говорю: так книжка-то дома! А он… Ладно. Нечего вспоминать дословно – до-слов-но, привязалось словечко. Разговоры все надо потом восстановить – до-слов-но. С Сибел, с Фатош, еще с кем? С Кемалем? О чем? О сумочке? Что-то было о сумке. Насчет той папки? Нет… Вот он, телефон. В записной книжке, правильно…»

– Вот, звоните. Или давайте лучше я. Между прочим, вы даже не спросили, сколько я плачу за квартиру. Вам что – все равно?

– Конечно, нет. Но я знаю, сколько госпожа Фатош платит за квартиру Дениз, а они у вас одинаковые.

– Это она вам сказала? – Айше снова бросила на него испытующий, полный подозрения взгляд.

– Я увидел в компьютере суммы, которые снимала госпожа Фатош, и догадался. И о своей догадке, как вы правильно подозреваете, вам не сказал. Но я и сам об этом почти забыл, пока вы не спросили о квартплате, так что не обижайтесь. Все, что касается детектива, я вам сообщил.

– Извините меня, – смутилась Айше, – я вообще не имею права чего-то требовать. Даже не знаю, почему я так с вами разговариваю, господин Кемаль. Мне, честное слово, очень неловко.

Не дав ему ничего ответить, она пошла к телефону и быстро набрала номер. Послушав несколько секунд, она размеренно и четко заговорила, и Кемаль понял, что это текст для автоответчика:

– Господин Хасан, это Айше Демирли. Я хотела бы познакомить вас с человеком, который снимет мою квартиру, как только я ее освобожу. Господин Кемаль позвонит вам завтра.

– Ну вот, – повернулась она к Кемалю, – запишите номер и договаривайтесь. Думаю, он согласится – почему бы нет?

– Надеюсь…

Он говорил еще какие-то слова про квартиру, про книги, еще про что-то, но Айше его уже не слышала. Ее мучило слово «дословно» в сочетании с воспоминаниями о каких-то диалогах.

«Надо начать с самого начала… С того, как Сибел позвонила мне? Нет, это мы с Кемалем восстанавливали, я тогда весь разговор вспомнила. Кажется. А потом? Потом я пошла к ней… Он сказал: он не сообщил мне того, что не имеет отношения к убийству. И я ему не сказала. Того, что не имеет отношения… Про что мы с ней говорили? Я ела шпинат… кофе пила… наверно, мы какие-то слова говорили… не могли не говорить… Про мои очки что-то, про Октая, про… что еще? Минус четыре – про зубки у малышки… про какую-то помаду, еще ерунду какую-то. Я никогда не вспомню это дословно. Да и не надо, наверное. Или надо? Кемаль сам и то не все вспоминает. Только имеющее отношение. А не про… Казанову старого. Лолита, – возникло откуда-то по странной ассоциации с любвеобильным старцем литературное имя. – Что было про Лолиту? Кемаль вчера сказал… ну да, про Мелиссу, глупость какая…»

Она замерла, боясь потерять вдруг мелькнувшую мысль: так из пальцев ускользают слишком короткие ниточки, не желая связываться в узелок. Их надо держать очень аккуратно. Если не хочешь упустить. А они ускользают, как живые. Главное – сосредоточиться, замереть, не отвлекаться на другие движения и жесты. Ничего не слушать, не говорить. И узелок завяжется. Потому что ниточки она поймала.

– Я… знаете, господин Кемаль, я должна все это вспомнить сама. Одна. Я вам все потом расскажу. Но… – она улыбнулась, словно прося прощения, – вы все равно мне не поможете: я хочу вспомнить разговоры, которых вы не слышали. Я запишу и потом покажу вам. Непременно.

«Если решу, что убийцу надо отдать полиции. А если нет… если нет? Если то, что я думаю, правда… Кто же из них? Или оба? Господи, вот ужас-то… Как бы его спросить, что у нее было в сумочке? Вдруг я не точно помню? Он же мне в ресторане говорил… Нет, нельзя ничего спрашивать. Он может догадаться. Хотя – как? Только я знаю… только я. Мне и решать».

Ей так хотелось скорее остаться одной, что она вся напряглась, чтобы это нетерпение не бросалось в глаза. Чтобы он ничего не заметил, этот приятный полицейский.

Разговаривать, как всегда; улыбнуться. Хорошо.

Поблагодарить за розу. И за торт. Еще что-нибудь любезное добавить…