Голубая роза

– Хорошо, – Айше не могла не улыбнуться в ответ. – Сначала, когда мы с вами беседовали в подъезде, я говорила правду. Я никогда не видела этой девушки, но на фото вроде было что-то знакомое. До сих пор не пойму – что. Потом, помните? мне позвонили. Сибел, моя подруга, с третьего этажа.

– Так это ей вы сказали: «Ты что, убила эту девчонку?»

– Я? Я такого не говорила, – Айше совершенно искренне удивилась. – Откуда вы взяли…? А, вы стояли у двери и подслушивали?! Но этого я не говорила! Я и не знала тогда, что ее убили! Вы, наверно, не расслышали или забыли.

– Госпожа Айше, не расслышать в вашем доме можно только мышиный писк или кошачьи шаги. А забыть я не мог.

– Вы так уверены?

– Я понимаю, что это звучит неубедительно, но я практически ничего не забываю. У меня память такая. Можете спросить моих коллег. Я вам воспроизведу все ваши реплики в том диалоге, а вы попытайтесь вспомнить, что ваша подруга отвечала, ладно?

– Давайте. Но неужели… господи, неужели я так и сказала: «Ты что, убила эту девицу?» Помню, у Сибел в голосе была какая-то нервозность, паника… и я сказала что-то вроде: «Что ты так переживаешь?» или «Что ты нервничаешь?»

– Правильно. А после этого добавили ту замечательную фразу. Наверное, для убедительности? А теперь поставьте себя на мое место: я случайно, правда, совершенно случайно – я не прикладывал ухо к вашей двери! слышу эту гениальную реплику. Когда еще никто, кроме полиции и убийцы о трупе не знает. Конечно, я тут же начинаю подслушивать.

– И думать, что я убийца или связана с убийцей? – Айше не ожидала такого поворота событий. Ей стало не по себе. Страшновато и неуютно. – Нет-нет! Все совсем не так! Я сейчас все объясню!

Она понимала, что поверить в ее историю будет трудно. Почти невозможно. Столько лжи – и ради чего? Чтобы избавить подругу от предполагаемого гнева ревнивого мужа? Полная чушь! Поверить мне сможет только тот, кто хорошо меня знает и любит, ну, пусть даже просто хорошо ко мне относится. Но как, какими словами заставить этого полицейского поверить мне?

– Госпожа Айше, не волнуйтесь, пожалуйста, – его голос вывел ее из раздумья, словно вытаскивая из болота неприятных, вязких, тяжелых мыслей и страхов. – Прежде всего: я вам верю. Не знаю почему, но верю. Можете принять это как аксиому. Я не верил вам вчера, но я прекрасно вижу, что со вчерашнего дня многое изменилось. Кстати, мне нужно знать, чем это вызвано. Что-нибудь произошло?

– И да и нет. Ничего конкретного и интересного для вас, но слишком много для моей обычной бездетективной жизни. Я вам все расскажу. Задавайте любые вопросы.

– Вам пора в ректорат. Скажите одно: это ваша Сибел попросила вас солгать?

– Да, а как вы узнали? Впрочем, нетрудно догадаться. Девушку видела она. Точно в то время и при тех обстоятельствах, которые описала я. Она не хочет иметь дела – не с полицией, нет! – поспешила сказать Айше в ответ на его недоуменный взгляд. – С мужчинами, которые станут приходить в дом и задавать вопросы, представляете?. У нее сумасшедший муж.

– Сумасшедший? Я с ним разговаривал, и, по-моему, он…

– Ну не в буквальном смысле, то есть не в медицинском. Он ревнивый. Как Отелло.

– То есть он способен задушить женщину?

– Послушайте, – рассердилась Айше, – не надо ловить меня на слове! У вас в полиции все мыслят только конкретно? Или все-таки способны на абстрактное мышление? Вся эта неразбериха и началась из-за того, что вы все слова понимаете в их прямом, первоначальном значении! Я пошутила по телефону – вы уже думаете, что я говорю с убийцей! Катя спрашивает о книге – вы воображаете невесть что! Я назвала Мехмета сумасшедшим – вы принимаете это за диагноз! Я привожу литературную реминисценцию (совершенно обычное дело!) – вы воспринимаете это как донос!

Кемаль засмеялся.

– Отчасти вы правы. Литературные – как вы сказали? – ре-ми-ни-сценции… это ассоциации, параллели, да? – дело обычное для литературоведов. А я сейчас думаю только о жестоком преднамеренном убийстве. Но «вся эта неразбериха», моя дорогая госпожа Айше, началась не из-за моего недостаточно изощренного ума, а из-за вашей собственной лжи. Ваше счастье, что я не подал рапорт по всей форме о вашем прелестном рассказе. Вас не спас бы ни брат-адвокат, ни красивые голубые глаза.

«Не надо было этого говорить, – спохватился Кемаль, – ни про глаза, ни про неподанный рапорт. Получилось грубовато… и вообще…».

Однако Айше, к счастью, не обратила внимания ни на его неловкий комплимент, ни на его подчеркнуто избранное отношение, она среагировала только на те слова, которые сама говорила себе уже столько раз: «из-за вашей собственной лжи».

«Да, из-за моей лжи. Все из-за моей лжи! Из-за Сибел с ее проклятым Отелло. Он имеет право меня упрекать, этот полицейский. Надо ему помочь, как смогу. Постараться вспомнить мельчайшие детали, как Катя. И я расскажу ему про Мерием и про девушку, которую ждала София. Пусть сам во всем этом разбирается. Мне это не по силам».

Впервые в жизни Айше захотелось переложить на кого-то другого свои личные проблемы и заботы, не испытывая при этом никаких угрызений совести.