Голубая спецовка

Пугают. Опять пугают. Размахивают жупелом увольнения и безработицы для трех тысяч рабочих и служащих. Разработан план реконструкции предприятия с одновременным сокращением штата сотрудников с 3400 до 2100 единиц. Предприятиям нужны деньги — или деньги, заявляют они, или мы выбросим на улицу две тысячи человек. Государство скребет свою вшивую голову в раздумье, где взять деньги, но, к сожалению, деньги на земле не валяются, тогда государство влезает в долги или же облагает дополнительными налогами все тех же болванов. Добытые таким образом деньги поступают промышленникам, вследствие чего неожиданно появляется работа, но ненадолго. Когда правительственные субсидии истрачены — либо вышла осечка с капиталовложениями, либо деньги перекочевали в Канаду, — снова начинается шантаж: деньги на стол, или мы вышвырнем три тысячи человек. А мы, рабочие, стоим как дураки и смотрим, что будет дальше. Нас берут за шиворот и ставят к станку, потом оттаскивают и выставляют вон, потом снова волокут к станку.

Мое рабочее место — двенадцать квадратных метров площади. Мой станок. Мой шкаф. Мои полки для инструментов. Моя стружка. Моя ругань. На работе я злой, как бешеная собака… Рычу, завидев приближающуюся «белую тень». Требую, чтобы меня оставили в покое. Все делаю сам и решаю за себя тоже сам. Огромное это удовольствие — самому решать, когда, сколько и как работать. Поработать, сесть, встать, определить время обработки детали (они-говорят-мы-покупаем-и-продаем-сырье-но-я-говорю-плевал-я-на-ваши-махинации), сесть, почесать в затылке, внести, если нужно, поправку в чертежи…

На мелких фабриках все было по-другому, не так монотонно, серо и уныло, как здесь, где приходится делать тысячу одинаковых деталей. Там при сборке станка все операции выполняешь сам, от начала до конца, режешь, строгаешь, обтачиваешь, отпиливаешь, собираешь, мастеришь инструменты или привариваешь к ним накладки из сверхпрочных сплавов.

РА-БО-ТАТЬ. Они хотят, чтобы я ползал на карачках. Я, может, и поползу. Но тогда пусть боссы хоть немного поинтересуются мною, моими детьми, женой, нашим здоровьем, а то они лишь швыряют мне гроши и умывают руки. Человек возвращается домой и будто попадает в паутину. Проблем тысячи.

Сегодня вечером, в самом конце телевизионного журнала, после потока новостей со всех фронтов (скандалы, убийства, ограбления, изнасилования, падение лиры, повышение цен…) наступает очередь завершающего удара: появляется всем известная тупорылая башка на спортивных плечах и демонстрирует последние газеты с заголовками на полстраницы: «РИВЕРА УСТАЛ!», «РИВЕРА УХОДИТ!», «РИВЕРА ПОКИДАЕТ СПОРТ!».

Вот она, самая настоящая национальная трагедия. Падение лиры, чудовищные скандалы, закрытие фабрик — все ничто перед Риверой, который собрался покинуть спорт. А я так думаю: чем скорей уберется куда подальше Ривера вместе с такими же, как он, бездельниками, тем лучше. Хоть бы вообще их не было, паразитов. Что мне Ривера и вся миланская команда, арбитры и эти сукины дети спортивные журналисты, которые по окончании телевизионных новостей, где говорится о подлинных человеческих трагедиях, сообщают нам: Ривера, мол, закапризничал, и делают это с такими похоронными физиономиями, будто объявляют о конце света. Уходит, ну и пускай катится. Он себе играет, делает деньги, и девицы от него сходят с ума. А мы, рабочие, вкалываем, по-настоящему отдаем концы у станков, и на нас никто смотреть не хочет. Тем более девушки. Собственные жены и те нас едва переносят, ведь мы раньше времени впадаем в детство.

Ищем в старой части Модуньо помещение, пригодное для собраний. Возле какой-то двери на верхотуре лестниц и переходов читаем объявление о сдаче в аренду. Спрашиваем у женщины, видно собравшейся делать домашнюю лапшу, чья это комната. Она говорит, что хозяин такой-то и он (как и следовало ожидать) в Америке. Ключи у нее. Женщина отпирает замок. Перед нами старая, неубранная комната, вся в пыли, источенный жучком стол, замызганный белый буфет, рваная обивка на диване. Женщина нараспев сообщает: тут проживала целая семья — муж с женой и одиннадцать детей. Одиннадцать. Какие ж они все были грязные, уж такие грязные, страх какие грязные. Маленькие спали в ящиках шкафа. Даже стульев у них не было. Я сама своими глазами видела, как детишки ловили на стенах мух и ели.

Сегодня я попросил отгул. За свой счет, понятно. У начальника сразу же недовольное лицо. Я ему говорю: чего вы дуетесь? Мне же за этот день не заплатят, стало быть, что хочу, то и делаю. Ясно? Ви — нет платить денги мне, я — посылайт вас к чертофа мать! У меня срочное дело, отложить которое я не могу. Сделайте скользящий график, придумайте еще что-нибудь, только не путайтесь под ногами.