Голубая спецовка

Изобрели новую игру для богатых — дельтаплан, приспособление, использующее силу ветра. Господа постоянно ищут новых ощущений и мучаются, что бы еще такое изобрести. Рабочие тоже летают. Жаль только, что летают они всего лишь раз в жизни, сорвавшись с лесов или с моста, и больше уже не поднимаются.

Ходят разговоры о переводе группы рабочих в другой разряд; по этому поводу много волнений и пересудов. Профсоюзники, как всегда, молодцы: откопали новое слово для обозначения тех, кто несправедливо киснет в низших разрядах. Отныне и впредь их будут называть «эклатантами». Повышение разряда всегда сопровождается страстями. Утром сегодня один из рабочих, узнав, что ему отказано в повышении, взревел, как буйнопомешанный, и чуть не убил профсоюзника, на которого ему указали как на виновника несостоявшегося повышения; потом принялся исполнять что-то вроде похоронных завываний, потом зверски ругался, потом причитал, словно над подохшим ослом. Наконец, рыдал в полном отчаянии. Во время всего этого представления шпиндель станка вхолостую вертелся, причем с такой скоростью, что в воздухе раздавался свист.

Сегодня утром я, рабочий машиностроительной отрасли, дитя ВИКТа, ИСТа, ИКПТ, племянник ФТМ[15], взявшись за рукоятки токарного станка, почувствовал себя полным дерьмом и принялся орать как сумасшедший, что жить надоело, хочу вновь мотыжить землю, заклинать змей, готовить смеси ядовитых трав, плясать пиццика-пиццика и тарантеллу и таскать козу за хвост.

Сегодня под предлогом жары закрасили все стекла на потолке. Закрасили жутким синим цветом так, чтобы ни капли живого света не дошло до рабочих. Ни капли солнца. Рабочие обязаны пребывать в тени и не должны видеть ни одной зеленой травинки. Тем более мака. Иначе рабочие взбунтуются, и их не сдержать. Пусть даже воробей не прошмыгнет в цех. А я стою тихонько в своем углу, таращу глаза да посмеиваюсь. Где им понять: весну я чую по запаху, нюх у меня что у охотничьей собаки. Стою за стеной железных заготовок, голова болит, где-то в мозгу звучит старинная, жалобная песня крестьян, и от этого до боли хочется плакать. Бежать бы отсюда, но не могу, хотя нас у ворот никто не сторожит. Все очень просто, достаточно перелезть через ограду. Но вскоре я больше ни о чем не думаю, жду обеда; до 15.00 осталось совсем немного. Привыкаю к мысли о том, что всякий раз в конце рабочего дня я как бы ухожу в отпуск, такой маленький, фиговый отпуск.

Вот и столовая. Жую и размышляю. Почему бы всем рабочим промышленного района не кормить в этих столовых свои семьи? Здорово придумано, а? Экономились бы деньги и время. Известно ли вам, что значит обойти магазины, приготовить обед, накрыть на стол, потом убрать со стола, подмести пол, вымыть посуду?.. Женщина стала бы свободнее, у нее оставалось бы время играть с детьми, заниматься спортом, читать, видеться с людьми, путешествовать, любить. По пути из столовой захожу в административный корпус и зондирую почву на этот счет среди работающих там женщин. Одна заявляет, что лично ей эта идея не нравится. Она предпочитает чин-чином ужинать дома, с первым, вторым, сладким, фруктовым компотом и прочими вкусными вещами. И, разумеется, с любимым мужем. Я мрачнею, цежу сквозь зубы «буржуйка», поворачиваюсь на каблуках и иду прочь. Прощайте, мечты о революции!

Очень болят плечи. И левая нога тоже, особенно в стопе. Иду в туалет, сажусь на металлический ящик для бумаги, кладу руки на умывальник, на руки опускаю голову. Жарко. Открываю кран и подставляю руку под струю воды, которую регулирую так, что струя идет раздвоенная. Нужно немного тренировки, чтобы это удавалось; мы, бывает, даже состязаемся на спор. Пытаюсь уснуть. Входят и выходят мои товарищи. Никто меня не трогает, думают, что сплю. Спасибо, что хоть здесь уважают усталого человека.

Сегодня подошел к моему станку один симпатичный разнорабочий небольшого роста, с бородкой, всегда веселый. Взял со станка деталь, которую я обрабатывал, очень похожую почему-то на микрофон, и говорит: споем, мол, вместе. И вот с этим якобы микрофоном в руках мы вдохновенно поем песню «Грустно, очень грустно говорить тебе: прощай…». В отверстие детали вставили веревочку наподобие шнура.

Случается, мы с ним под настроение устраиваем пляски. Задорно пляшем тарантеллу и сами же распеваем. На меня бросают удивленные взгляды: смотрите-ка, Томмазо наш до чего докатился — с разнорабочим под ручку пляшет. А я им говорю: катитесь, мол, к чертовой матери, буржуи поганые!

Неисправен станок. Немедленно вызываю мастера, тот извещает начальника цеха, начальник цеха звонит начальнику отдела техобслуживания, начальник отдела техобслуживания наконец присылает двух рабочих. Один высокий, тощий, другой низенький и плотный. У плотного лицо вишневого цвета. Что с тобой, спрашиваю. Оказывается, он только что из медпункта, где ему вкололи компламин. Он должен каждый день колоть компламин, потому что несколько месяцев назад у него был тромбоз. Инъекции нужны для расширения капиллярных сосудов. Вот почему цветом лица он сильно смахивает на марсианина.