Голуби на балконе

— Теперь хоть есть с кем перекинуться словечком…

— Тебе это очень нужно?

— Очень, — кажется, я окончательно освоился. — Этот город мёртв. Всюду тени — не люди…

— Ты всё врёшь! — грубо оборвала она меня. — Разве это тебе нужно?

— А что же, по–твоему?

— Прекрасно знаешь, зачем ходят в кабак. Небось не мальчик.

— Послушай, малышка, — насмешливо произнёс я, стараясь изо всех сил выглядеть спокойным, — я с тобой никуда не пойду.

Это произвело эффект. На её лице обозначилось неподдельное изумление.

— Ты кто?

Затравленный, как у зверька, взгляд. Возбуждающий засос на детской шее.

— Я старая больная птица. Меня ощипали злые школяры.

— Какой же ты старый? — фыркнула она.

На её остроносом личике появилась гримаса мальчишеской независимости.

— Глянь на меня! — воскликнул я с театральным придыханием. — Мне двадцать четыре года!

— Вижу, — скривилась в усмешке она.

— Но ты не видишь мою душу!

«Бред какой–то», — подумал я.

Малышку, однако, это явно проняло.

— Тебе очень плохо? — тихо спросила она.

«Пора кончать эту комедию», — решил я.

Принесли «Машку». Девчонка сразу же присосалась к фужеру.

— Уверен, тебя зовут Светкой, — сказал я наугад.

Она вздрогнула.

— Откуда ты знаешь?

— Таких, как ты, обычно зовут Светками.

— Ты всё врёшь! — злобно вскрикнула она. — Кто ты?

Я промолчал. Ансамбль заиграл что–то тягучее, медленное. Мелодия была тошнотворной, как качели: вверх, вниз, вверх, вниз…

— Мне хочется тебя пригласить, но, извини, не люблю танцевать, — сказал я.

— Почему же это?

— Танец — лживая маскировка похоти.

Я вдруг почувствовал, как накалилась обстановка в зале. Обернувшись, сразу понял причину.

— Эти парни интересуются тобой. Или мной, — кивнул на соседний столик.

— Не играет значения, — нахмурилась Светка.

— Твои приятели?

Один из них, небрежно пожевывая кончик спички, подплыл к нашему столику и уверенно взгромоздил мне на плечо свою тяжёлую руку.

— Можно тебя на минутку?

Траурная каёмка под ногтями.

Я понял всё. Почти всё.

— Садись, — я выдвинул стул.

— Надо побазарить. Выйдем.

— Сядь! — скомандовал я с таким вдруг ожесточением, что Светка испуганно сжалась.

Мимо пробегала официантка с подносом. Я сходу снял оттуда уже использованный кем–то фужер и налил в него из графина. Официантка посмотрела на меня, как на законченного алкаша.

— Пей! — сказал я парню.

— Давай выйдем.

— Зачем? Говори здесь, чего уж там…

Мальчишка как–то потух и машинально отхлебнул из фужера. Мне стало муторно.

— Встань! — тихо произнёс я.

— Что–что? — напрягся он.

— Поднимайся. Пошли.

Глупость, конечно. Какой из меня боец?

Спиной я чувствовал, что сзади по–волчьи, по–звериному крадётся второй.

— Серёга, ты слишком долго его упрашивал, — сказал он уже в вестибюле.

— Ты кто такой? — Серёга в упор разглядывал меня. — Что ещё за хер с горы Магнитной?

— Меня сегодня уже спрашивали об этом…

— Если мы тебя попросим, ты, конечно, оставишь Светланку, да? — нагло осклабился второй.

Я притворился удивлённым.

— Почему?

— Ну-у, — он по–обезьяньи вытянул губы, — если мы о-очень хорошо попро–о–сим…

— Уйди. Тебе же лучше будет, — серьёзно сказал Серёга.

В его глазах бесился огонёк тревоги.

— Ты ей кто? — спросил я.

— Ну, короче: мы не в Сочи… — вмешался второй.

— Ты её любишь? — снова спросил я Серёгу, не обращая внимания на умственные потуги его приятеля.

— Тебя не касается! — процедил сквозь зубы Сергей, украдкой глянув на товарища.

— Она знает об этом? — не унимался я.

Похоже, я был близок к тому, чтобы получить хороших пиздюлей.

— Хочешь, скажу ей об этом?

— Я хочу от тебя только одного: вали отсюда… сделай одолжение, — проникновенно произнёс Серега.

— Вот что, мужики, — сказал я. — Там ещё осталось. Так что задержусь ненадолго… И потом, надо же попрощаться с дамой. Как так: взять и уйти? Это как–то, знаете ли, не комильфо.

— Чё? — приоткрыл рот Сергей.

— Больше ничего не будет, слово даю. Допью своё и исчезну. Идёт?

Я направился к столику. Хорошо, что не пришлось драться. Не умею.

Надрывно стонали музыкальные колонки. На танцевальном пятачке топтались захмелевшие гости. Вспышки огней цветомузыки делали лица жёлтыми, зелёными, синими. Я увидел неестественно широкие зрачки Светки и пошёл на них, как катер на маяк.

— Обещал им, что мы немедленно расстанемся с тобой, девочка, — сказал я, поморщившись. — Кажется, он собирается с тобой переспать. У них это называется любовью.

Она сердито рассмеялась и, словно пригоршню песка, швырнула мне в лицо —

— Ты тряпка!

Я вцепился в край стола. Сердце забилось гулко и часто.

— Да, наверно, — тихо ответил я, медленно заводясь. — Тряпка. Кто же ещё? Иначе не сидел бы здесь, с тобой, и не вёл бы душеспасительные речи, как поп в страстную пятницу. И ты тоже, — я уже почти кричал, — слышишь? — ты тоже вряд ли торчала бы тут, в вонючем гадюшнике, в этой образцовой рыгаловке! Ты давно уже, пьяная, обиженная, липкая, лежала бы рядом со мной на мятой простыне и тихонько скулила бы от отвращения!

Я перевёл дух и, как салфеткой, промокнул ладонью лоб.

— Ты что — псих? — тихо изумилась Светка. — Вот видишь, ты всё–таки думаешь обо мне чёрт знает что.