Голуби на балконе

Мне стало вдруг стыдно. Стараясь скрыть это, я заговорил горячо, торопливо:

— Ну, посуди сама, малышка, пораскинь–ка своим птичьим умишком: что мне думать о девице, которая сама подошла к моему столику, села рядом, потребовала выпивку?..

Я умолк. Светка тихо плакала. «Зачем я вру? Сам ведь предложил ей выпить…»

— Он всё время преследует меня, — бормотала она, размазывая слёзы тыльной стороной ладони. — Он уже достал меня! Мне это не нужно, не интересно… Я уже говорила ему, а он… он опять…

Я почувствовал, как заныло, заболело у меня в груди. Мягко положил Светке на руку свою ладонь.

— Извини… я что–то не то сказал. Ты… ты мне нравишься, ей–богу…

Нужных слов не было. Светка плакала. Я вздохнул.

— Заказать тебе ещё что–нибудь?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет — так нет.

Я встал, расплатился с официанткой и поплёлся к выходу. В тёмном проходе выросли две долговязые тени.

— Что же ты, паря? — услыхал я голос Серёгиного приятеля. — Обещал ведь не трогать её…

— Дай спички, — сердито отмахнулся я и вынул пачку «Столичных».

Часто и жадно затягиваясь, я подошёл к окну. Там, в двойном стекле, отражались два огонька сигареты.

Я сказал:

— Мне и вправду пора. Довольно. Сыт по горло.

— Так–то лучше, — проворчал Серёга.

— Знаешь, старина, по–моему, ты ей не нравишься, — сказал я ему. — Мне грустно говорить тебе это, но…

Он, потупившись, пнул в досаде окурок на полу и сжал кулаки.

— Что же делать? Вот ты, умник… может быть, ты скажешь?

— Не знаю. Честное слово, Серёга, не знаю.

Я развёл руками.

— Оставить вам сигарет?

Они переглянулись.

— А ведь мы бить тебя собирались, — хмыкнул Сергей.

По–доброму так, с теплотой сказал он это.

— Зачем? — пожал плечами я. — Что этим изменишь?

Мы молча подали друг другу руки. Я застегнулся на все пуговицы и, заранее съёжившись в предвкушении промозглой сырости, нырнул в гулкую тишину вечерних сумерек.

12

На сей раз с автобусом повезло. Я легко добрался до дома. К счастью, дверь в квартиру была ещё открыта. Дело в том, что Сарычев имел ключ только от комнаты, а от всей «секции» — нет. Если бы заперли, пришлось бы стучать, лишний раз мозолить кому–то глаза, а я не хотел этого, потому что, во–первых, жил здесь вроде как нелегально, а во–вторых, явился не совсем трезвым. От меня несло спиртным, и мне очень не хотелось встретиться с соседями, особенно с женщиной, которая жила в двадцать четвертой комнате и всегда по утрам пела только одну фразу — громко и с чувством: «Много он бед перенёс…» Каждое утро. Выглядело это так: вроде бы за стенкой тихо, тихо… а потом вдруг — словно гудок парохода в тумане: «Много он бед… У–о–а-а–а–а-а!..» Эта дама поглядывала на меня с недоверием.

Я впёрся в комнату и, кое–как переодевшись в домашнее, рухнул на раскладушку. Голова кружилась, в висках стучало, очень хотелось пить, но у меня не было сил подняться и открыть кран. Незаметно для себя я задремал и, кажется, проспал минут сорок.

В дверь кто–то поцарапался, и я очнулся и пошёл открывать. На пороге стояла комендантша. Я сразу понял, что она выпила. На ней была легкомысленная джинсовая юбочка, которая больше подошла бы тринадцатилетней нимфетке, и тонкая блузка с вышитыми гладью незабудками. По характерной обвислости груди и чуть просвечивающимся соскам я понял, что дамочка не надела лифчик. Отметил для себя сей факт автоматически, не придав ему никакого особого значения.

— Ещё не спишь? — развязно спросила гостья.

Я молча нагнулся к раковине и попил из ладони.

— Меня зовут Нина, — сообщила она.

— Игорь Николаевич, — представился я.

— Вот как: Николаевич…

Она с любопытством глянула на меня. Я знал, что выгляжу ужасно. Вечерняя побудка не красит никого.

— Слушай, а ты не похож на доктора, — сказала Нина.

— Почему?

— Не похож и всё. Доктора такими не бывают. Ты хирург?

— Нет, гинеколог.

— Брось разыгрывать. Ты думаешь, что если к тебе пришла одинокая женщина, то можно хамить?

Пьяно покачиваясь, она глядела на меня открыто, с вызовом. В её напряжённом взгляде угадывались отчаянная бесшабашность и готовность к любым неожиданностям. Так смотрят женщины нетрезвые.

— Разве я схамил?

— А как же это назвать?

— Я действительно гинеколог.

— Но ты ведь не веришь, что я — одинокая женщина?

— Ты?

На «ты» так на «ты».

Я дерзко окинул взглядом всю её ладно скроенную фигуру. Днём я не бываю таким наглым, но теперь по городу гуляла ночь. Время кошачьих инстинктов. Горячая пора для коллекционеров женщин. Момент вдумчивого поиска эрогенных зон.

— Когда–то у меня был муж. Но он погиб. Сгорел в самолёте. Он служил в военной авиации.

«Ага, — подумал я, — и теперь, надо полагать, тебя никто не трахает».

— Не веришь? — не унималась она.

— Пива хочешь? — сменил я тему. — У меня в холодильнике притаилась заветная бутылочка.

— Грубая работа, Игорь. Я не такая.

— Какая «такая»?

— Легкодоступная. Так вот: я не такая. Может быть, блин, я хочу, чтобы мужик ко мне с душой, с уважением. Я ведь тоже человек. Я женщина, наконец!

«Вот разве что на конец», — усмехнулся я. Она заметила это.