Голуби в траве. Теплица. Смерть в Риме

Одним из подполья. Одним из мертвого дома. Я стоял под виселицей. И снова прибыл фельдъегерь. Помилован. Петля ослабла». Одна картина нанизывается на другую, некоторые повторяются. Читателю часто кажется, что он смотрит документальный фильм. Сказывается многолетняя работа Кеппена над киносценариями, особенно документальными. Идут годы. Университетские лекции, библиотеки, книги, «жадно и одержимо поглощаемые мною». А потом - «я ничего не делал. Никого не обижал. Это было подозрительно. Это было дурно».

Так, год за годом, месяц за месяцем, театры, редакции, киностудии, но и полиция, слежка, опасность, которая становилась все неотвратимее. И опять еще более давние воспоминания, гимназия, учителя, одноклассники. И кухонные баки в камбузе ледокола. «Я видел большое серое море. Бесконечную надгробную плиту, как из свинца. Я видел морские сражения, тонущие корабли, бомбежки. Я видел великие катастрофы, которые должны были возникнуть». Этими пророческими словами заканчивается рассказ.

Затем несколько лет молчания, если не считать небольших заметок и рецензий в газетах и журналах. И вот в конце 1976 года появилась новая повесть Кеппена «Юность», которую поначалу кое-кто из западногерманских критиков принял за давно обещанный роман.

Хотя в повести явственно прослеживаются некоторые автобиографические детали, например работа билетером в заштатной киношке, увлечение левым театром (в частности, Таировым), попытки обновить репертуар с помощью экспрессионистских пьес Кайзера и Толлера, однако Кеппен не был бы тем Кеппеном, какого мы знаем, если бы написал эту повесть только о себе. «Я хочу, - говорил он, - рассказать нашу историю, мою историю, твою историю».

Райская жизнь первых страниц повести - это вместе с тем потерянный рай обедневших наследников родовитых владельцев померанского поместья.

Прусская гимназия, прусская муштра, но классный наставник «господин Крюгер не загнал меня в свое стадо, не выжег у меня на теле тавро полезности, не вовлек ни в Союз Бисмарка, ни в Союз подводников, не внушил мне ни одного из своих твердых убеждений».

О происходящих событиях в повести рассказывается то от лица самого автора, то будто бы от стороннего наблюдателя. События личного плана и социального настолько тесно связаны, что порой их невозможно разъять.

Думается, это не случайно. Ведь и в прежних своих произведениях писатель стремился показать, как в реальной действительности переплетается субъективное и объективное, индивидуальное и общественно значимое.

Мы уже говорили, что особенность таланта Кеппена состоит в умении подметить в обычной жизненной ситуации социальную несправедливость, чреватую нередко роковыми последствиями. В те далекие годы, изображенные в «Юности», писатель распознал силы, которые привели потом Германию к нацизму и войне, он показал, как буржуазная демократия, противопоставившая себя народу, перерождалась в тоталитарный режим.

Художественные особенности повести, ее стиль в основном остаются в русле стилевых и художественных приемов, проявившихся в его послевоенных романах. Правда, в повести «автор сознательно отошел от общепринятой пунктуации». Впрочем, едва ли это можно назвать новаторством. Слитность перечислений, не разделенных запятыми, многочисленные двоеточия применяли в своих романах и Арно Шмидт, и Уве Йонсон, и другие западногерманские писатели. Очевидно, таковы были тогда языковые тенденции в ФРГ, с которыми не мог не считаться Кеппен.

Обращает на себя внимание, что многие страницы «Юности» почти дословно повторяют тексты из рассказа «В моем городе я был одинок». Так что есть основание считать тот рассказ своего рода предварительным наброском повести. Ну что ж, это дело автора. В истории литератур можно найти немало примеров, когда писатели, задумав какое-то крупное произведение, предварительно публиковали разные его варианты, выясняя реакцию читателей и критики.

Главное, что Кеппен - большой и неоспоримый мастер современного немецкого языка. В одном из интервью, отвечая на вопрос, как он работает над своими произведениями, писатель сказал: «Конечно же, я не могу надиктовать роман. Первый набросок я печатаю одним пальцем на пишущей машинке, все без заглавных букв. Эту первую страницу я редактирую, потом сам перепечатываю еще раз, теперь уже с заглавными буквами, потом я даю три-четыре раза в перепечатку, пока у меня не получится страница, которая, как мне кажется, может войти в книгу».

Такой метод писательской работы едва ли нуждается в комментариях. И не случайно отрывки из произведений Кеппена опубликованы во многих школьных хрестоматиях как яркий образец современного немецкого языка.