Голубятня на желтой поляне

– Глеб, скадер – это тип звездолёта. Суперкрейсер дальней разведки. Сокращённо – СКДР. Их мало строят, потому что спор идёт: нужны они или нет. Многие учёные говорят, что не нужны. Мой дедушка, например, был против…

– Ну и Гелий Травушкин тоже, конечно, против, – поддел Юрка.

Я пожал плечами. Против я или за, меня всё равно не спросят. Но вообще-то я в самом деле не люблю, когда кто-нибудь улетает надолго.

Юрке я сказал:

– Скадер построить – дороже, чем несколько городов. Но дело даже не в этом. Просто есть другая теория, академиков Скальского и Коцебу. Мне наш знакомый рассказывал, дедушкин ученик. Можно разрывать пространство, не покидая свою планету…

– Моментальный разрыв пространства – это, наверно, ещё дороже, чем скадер, – задумчиво сказал Янка.

– Зато быстрее, – возразил я. – Не надо ждать кучу лет, пока крейсер вернётся. Туда и обратно – как на соседнюю улицу.

– А, это всё трёп, – отозвался Юрка. – Это старая теория параллельных пространств.

Я сразу вспомнил скважину в Ярксоне и папу. Что там? Может, правда поехать?

– Параллельные пространства – это совсем другое, – сказал я Юрке. – Это когда на одной планете может быть несколько разных миров. И они никогда не пересекаются.

– Значит, так в самом деле бывает? – быстро спросил Глеб.

Юрка зевнул:

– Много чего придумают в академиях. Только доказать не могут. Это сказки.

Я опять подумал про скважину.

– Если бы… – сказал я.

– Если бы… – повторил Глеб. – А давайте-ка ложиться, ребята! Завтра на рассвете надо освобождать гостиницу…

Мы погасили "Сатурн" и легли на тугие надувные матрацы. На нижних нарах. Я слева от Глеба, Юрка и Янка справа. Стало тихо, в щели полезла трескотня ночных кузнечиков.

"Пора", – опять подумал я и приготовился заговорить о Клоуне. Наконец-то!

Янка сказал в темноте:

– Всё кажется, что сейчас закряхтит в углу Ерёма…

– Да, – согласился Глеб. – Скажет: пойду покурю на площадке.

– Ладно вам, и так тошно, – проворчал Юрка.

– Если тошно, разве обязательно молчать? – возразил Янка.

Глеб сказал ему:

– Жаль, что ты не взял сегодня скрипку… Может, было бы легче на душе.

"Вот сейчас расскажу про Клоуна, будет вам легче", – подумал я. И сказал:

– Янка может и без скрипки. Он играл и на лунных лучах…

– Сейчас новолуние, – заметил Юрка.

Мы помолчали. Кузнечики надрывались за стенками вагонов.

– Это неважно… – вдруг сказал Янка.

– Что? – спросил я.

– Что новолуние…

– Но лучей же нет.

– Я могу хоть на чём…

– Янка… это как "хоть на чём"? – осторожно спросил Юрка.

– Ну… на всём, что похоже на струны.

– И на проводах?

Я разозлился: чего Юрка придирается? Ну, ко мне – это понятно, это по привычке. А к Янке-то зачем?

Янка сказал:

– Ну… пожалуйста.

– Разве до них дотянешься? – спросил я.

– Это неважно.

– Смычка нет, – напомнил я.

– Для этого необязательно. Для такой музыки.

Тогда я спросил, будто меня толкнул кто-то:

– Янка… А на рельсах?

– Ну… пожалуйста. Только это будет не такая музыка…

– Какая не такая? – спросил Глеб.

– Не знаю… Не как на скрипке. Наверно, просто музыка рельсов… Нет, не знаю.

Глеб зашевелился.

– Пойду покурю… Янка, а как это – музыка рельсов?

Янка сказал:

– Зажги фонарь.

Свет "Сатурна" ударил по глазам. Янка легко вскочил, пошёл в угол к Ёреминому сундуку, снял с гвоздя куртку (Ерёма был без куртки, когда погиб, она так и осталась в углу). Я удивился: зачем она Янке? Но оказалось, что под курткой висит на гвозде длинная металлическая линейка. Ерёма ею пользовался, когда чертил Ваську. Янка взял линейку и пошёл к выходу на площадку. Мы за ним. Янка попросил Глеба:

– Пожалуйста, возьми фонарь.

Глеб повесил фонарь на крючок под крышей площадки. Свет разлетелся далеко-далеко, трава у вагона сделалась очень зелёной, на путях – и ближних, и дальних – заискрились рельсы. На рельсах задвигались наши вытянутые тени.

Янка сказал, будто извиняясь:

– Вы, пожалуйста, сядьте. Надо, чтобы только моя тень…

– Лучше сойдём, – предложил Глеб.

Мы спустились в траву. Встали у ржавых буферов. Было очень тихо. Кузнечики молчали, испуганные неожиданным светом. Янка встал на краю площадки, у подножки. Его тень выросла, вытянулась поперёк путей. Взметнула великанскую руку с линейкой. Или со смычком? Тень смычка легла на рельсы длинной полосой, замерла. Потом шевельнулась, прошла по блестящим рельсам, как по струнам…

И это словно добавило тишины.

– Ничего не слышу, – прошептал Юрка.

– Помолчи, – сказал Глеб.

Я тоже ничего не слышал. Кроме тишины. Кроме того, что за горизонтом пропел сигнал локомотива. Красивый такой и печальный. Сигнал растаял в ночи, а ночь будто вздохнула, и вздох отозвался под небом, как внутри громадной гитары. Что-то совсем негромко зазвенело вокруг – в траве, в дальних тополях, в чёрной высоте надо мной. Зазвенело и запело еле слышно…

Это Янка играл? Или мне показалось? Не знаю. Только мне очень захотелось в дорогу. В дальнюю. Куда-то идти, ехать, лететь. И чтобы не знать, что там впереди…

Может быть, это в самом деле была музыка рельсов?

…Мелодия затихла, и мы молча поднялись в вагон. Повесили фонарь на гвоздь, вбитый в край верхней полки. Сами сели на нижнюю. Рядышком.