Голубиная книга 2 (СИ)

— Мне тут сорока на хвосте принесла, что вы быков на завтрак заглатываете, да не одного, а по три штуки сразу!

— А сорока случаем не бородатая? — поинтересовалась средняя голова, Старшой.

— Ага! — поддержал Старшого Умник. — А не работает ли та сорока в царском тереме?

— И зовут белобоку Домовиком, — подвела итог третья голова Горыныча.

— И что?! И что?! Люди зря не скажут!

— Так то ж не люди, то домовой! — Хором возразили змеевы головы.

— И что домовой? С каких это пор домовым веры не стало? Вот сказал мне Домовик, что у тебя с царём — батюшкой уговор. Якобы, ты ему каменья таскаешь с хрустального замку, а он тебе за это стадо быков на откорм поставил. Чтобы ты, значится, по одному в день заглатывал — вместе с микробами болезнетворными! — Обвиняюще прокричал Дворцовой и замолчал, поджав губы и обхватив ладошкой дрожащую бородёнку.

— То поклёп натуральный, батюшка!

— Невиноватые мы!

— И немытых быков мы не едим, мы их сперва в озер… — договорить Умник не успел, умолк, выпучив глаза: Горыныч хлопнул себя кулаком по правой голове — по самому темечку. Это Старшой взял управление телом на себя и заткнул брату пасть.

— Да?.. — Дворцовый склонил голову к правому плечу и недоверчиво посмотрел на воспитанника. — А я ить подумал, резону в доносе том много. А уж как на веру принял, так ить всю ноченьку делом занимался да расследование устраивал, всё улики искал: с Кощеем ревизию проводили, богачество пересчитывали. И ведь недостаёт сундука с каменьями! Ты взял?!

— Да нет!

— Да ни в коем разе!

— Да мы с Домовиком поговорим, чтобы он не шутил так над сродственником!

— Что ж, можешь уже сейчас отправляться, — хмыкнул Дворцовый. — Вавила тебя ко двору требует. Вчерась просил, чтоб ты с утра в гости заглянул. Я ещё вечером хотел с тобой беседу воспитательную о вреде сырой пищи и антисанитарных наклонностях хотел поговорить, да вот беда — дома ты не ночевал. Вот где, спрашивается, шлялся? Пошто перинку игнорируешь? Пошто по лугам да полям слоняешься, аки беспризорник и сирота законченный, будто родни у тебя в помине нет, и батюшку да дядьку Кощея в глаза никогда не видал?..

— Батюшка, негоже заставлять царя ждать, — перебил воспитателя змей Горыныч, — а морали мы потом послушаем, в другой раз. Не каждый же день воспитывать меня, тем паче я уж вырос давно!

И змей, перевернувшись, расправил крылья.

— Вырасти — то ты вырос, а вот ума, я гляжу, не прибавилось ни на гран! — Прокричал вслед Дворцовый, но змей уже взлетел, делая вид, что не расслышал.

— Ох, вот ничего скрыть нельзя! — Хмыкнул Озорник.

— И правильно, иначе как мне вас отучить мясо кушать?

— Не, посмотри на него! Вот будто ты сам, Умник, этого… не того!

— Чего не того? Договаривай, Озорник!

— Не получаешь удовольствия от сытого желудка! Вот сколько тебя знаю, а ты всё такой же зануда, потому как умный шибко. Это всё от книжек. Я так думаю, что книжки читать — вредительство сплошное, потому как лёгкость из характера изчезает.

— Зато появляется серьёзное отношение к жизни, — возразил Умник и, демонстративно фыркнув, отвернулся.

— А ну хватит болтать! — Прикрикнула средняя голова. — Не к добру царь с утречка решил склонность к общению обозначить. Наверняка дело задаст, либо другое поручение организует.

— Думаешь, Старшой?! — хором спросили крайние головы. — Какое дело?

— Не знаю, но нутром чую, что противное нашей натуре.

Старшой, подлетая к терему, высматривал место для посадки, и на минуту потерял бдительность. Озорник не преминул этим воспользоваться и учинить шалость. Он перехватил управление телом, и спикировал точнёхонько в центр большой бурой лужи.

Вавила, царь — батюшка Лукоморский, тоже утренним теплом не брезговал, шёл по двору, жмурился, едва не мурлыкал, нежась в утреннем свете. Расслабился, разомлел, и тут — на тебе! — холодной жижей из лужи с ног до головы окатили. Продрал глаза, и видит: змей Горыныч приземлился, крыльями коротко взмахивает, регулируя скорость, а задние лапы в землю упёр, и тормозит.

— Да пошто ты змей этакий, кажон раз в грязь приземляешься? Неужто момента не чувствуешь? И ведь стоит мне мимо этой лужи пройти, как вон он ты, нарисовался! — Выругался царь Вавила, отскакивая в сторону. — Рубаху новую вот спортил, — проворчал он, стряхивая комья грязи с вышитых золотом петухов. — И ведь знал, что добра от тебя не жди, всё равно пакость организуешь, а нет же…

— Сам звал и ругаешься, — обиделась левая голова змея.

— Тормозной путь у нас длинный. И потом, оно для тебя лужа, а для нас так, мелкая выемка на тверди земной, — сказал правая голова.

— Третий раз мы тебя из этой лужи грязью окатываем, а тебе всё резона нет засыпать её! — поддержала крайние головы средняя. — Говори, зачем звал!

Вавила рубаху отряхнул, корону из грязи выудил, но надевать не стал. Повертел в руках, повздыхал, лысину почесал, да и говорит:

— Я вот тут думаю оживить контакты с иноземными державами…

— Понятно, а мы причём?