Голубиная книга 2 (СИ)

Не хотелось утро головомойкой портить, да деваться некуда. Взлетел он к Роду старому, стоит, с ноги на ногу мнётся, бороду в руках теребит, а сам глаз поднять не смеет. Ждёт, что отец скажет, какую провинность на вид поставит. Сам — то он себя виноватым не чувствовал, напротив, считал тихую ночь большой заслугой.

— И в глаза отцу посмотреть стыдно, вредитель ты эдакий! — сурово молвил Род.

— Нет за мной вины, батюшка, — ответил Сварог, наконец, осмелившись взглянуть родителю в лицо. Старик на каменную спинку не опирался, сидел прямо, словно аршин проглотил, лицо чёрное, в глазах ярость молниями сверкает.

— Немедля вернуть всех прислужников, каких вчера твой сынок на землю скинул, иначе беда будет.

— Не вижу в том беды, только облегчение для ушей ваших, ибо народу поубавилось, а значит, и шуму меньше стало во многие разы. Обойдутся наши божественные родичи без прислужников.

— Лес без подлеска не живёт!!! — Прогрохотал Род, вскакивая с кресла. — А ну как променяют людишки наших леших да водяных на грецкую нечисть, и что тогда с нами будет?

— Да кто ж в Лукоморье верить в панов и сатиров будет? Да разве ж людишки от своих русалок в пользу нимф да дриад откажутся?

— Откажутся, и сами себе объяснят, что на то де воля наша была. У людей всегда так — лишь бы невиноватыми остаться да в конфликт не впасть. Всем хорошими стараются быть, для всех добренькими. И веру легко сменят, ежели нашу мелочь грецкие да италийские хулиганы победят и из Лукоморья под зад выпнут. Паны да сатиры с дриадами — всё равно что десант вражеский. Они свою линию гнуть будут, льстивой пропагандой, чуждой идейностью людишкам уши забивать да мозги охмурять. Те и поверят, как миленькие поверят, с большим удовольствием. А без веры мы — боги славянские — всем сонмом загнёмся, как листва опавшая усохнем и опадём. — Старик рухнул в кресло, будто на пламенные слова истратил весь свой пыл. — С листвой прошлогодней, сам знаешь, что делается. Гниёт она.

— Это что ж выходит… — Сварог, представив нарисованную картину, оторопел:

— Это… которое… оно самое?… Это что ж получается?..

— А то и получается, что забвение людское хуже смерти. Мы — то не листья жухлые, из нас — то удобрения не получатся. Мы ж будем нежитью по свету слоняться. Потеряв лицо, следом и облик свой потеряем. Забытых богов боятся, так страх тот пищей нам будет. Пугать начнём, в деградацию страшную впавши. Своих сил не будет у нас, у обескровленных, из людишек кровь пить начнём. И — эх — хе…

Светлый Род закрыл ладонью глаза, шмыгнул носом.

— Отец, ты того… этого… ты не это… — растерянно пробормотал Сварог. — Я ж мигом верну всех назад.

— Уж постарайся, — старик раздвинул указательный и средний пальцы, сквозь отверстие хитро глянул на сына и добавил:

— Зачем нам в Лукоморье конкуренты?

Но последних слов райский управитель уже не слышал, кинувшись со всех ног выполнять родительское пожелание. Действовал быстро, давным — давно проверенным методом — деткам перепоручил работу.

Сварожичи мигом всю мелочь волшебную назад вернули, и дальше давай развлекаться. За животы держатся, со смеху покатываются! Комичней картины не придумаешь: сатиры на землю попадали, верещат, штаны друг с друга стаскивают, а нимфы с визгом от скандинавов бегают — те с них сарафаны снимать вздумали, да увлеклись. И началось опять в Ирие столпотворение!

Плюнул Сварог в сердцах, порадовался, что плевок впустую не пропал — Одину на шлем угодил. Потом посокрушался немного: нимфы в сарафанах ему больше понравились. Загляденье, а не девки! Да и козлоногие прислужники Пана и Вакха, облачённые в штаны, проблем бы меньше создавали. Будь его воля, он б те порты, синие в чёрную полоску, намертво б на сатирах закрепил.

С беспокойством взглянул в сторону терема любимой дочери Лели, пересчитал колыбели у крыльца. Показалось, что прибавилось люлек, вроде парочка лишних. Пересчитал снова — ещё четыре насчитал. В третий раз принялся Сварог пальцы загибать — так пальцев не хватило, а колыбели перед теремом уже в пять рядов стоят.

— Ох, чует моё сердце напасть новую. Эх, как бы не обнаружить у Лели сынка козлоного да рогатого. — Вздохнул Сварог, бороду седую раз, другой дёрнул, да и успокоил себя тем, что де обсчитался, и новых божественных жителей в Ирие пока не предвидится.

Но от правды не укроешься, пять рядов колыбелей обещают целый выводок шумных и шустрых внуков. Полетел обеспокоенный отец к дочери, только пробиться в терем не смог. Народу в него набилось — не протолкнуться, и спят, и едят тут же, на полу, и юбки разноцветные на верёвках сушатся. Дети орут, бабы галдят, мужики в карты режутся. А молодёжь делом занята: за теремом на лужайке поют и пляшут. И Леля с ними кружится, в ладони хлопает, улыбается.

— Ой, батюшка! — воскликнула она, увидев Сварога. — А у меня гостей тут! Пришли, бедные, ажно с самой Скифии, ребятишек кучу в пути понарожали. Я им люльки старые отдала, у меня детки повыросли, и мне без надобности.