Голубиная книга анархиста

— Хых, хы-хы… занятно все это. Мне как-то снилось, ну, там, всякая ерунда, блуждал по улицам, остановил за руку прохожего, чтобы спросить: сон это или явь? Но прохожий с возмущением вырвал руку и поспешил прочь, у него были какие-то неотложные дела. Заметив двух мужиков, собиравшихся войти в пивнушку возле кинотеатра, обратился к ним. Первый даже не стал выслушивать до конца и шагнул внутрь, ему не терпелось выпить. А второй задержался и выслушал. И ухмыльнулся. «Сейчас мы тебя так отделаем, что ты сразу врубишься, сон это или не сон!» — «Э, нет! Это мне не подходит», — ответил я и пошел дальше. Проходя по улице Дубнинской, заметил свое отражение в витрине продуктового магазина. Остановился, вгляделся внимательнее. Волосы у меня были зачесаны налево. А обычно — направо. Следовательно — все сон. Очень просто!.. Но я не был до конца в этом уверен. И зачесал волосы сильнее. Пошел дальше и подобрал с подоконника первого этажа какую-то соринку, вроде бы кусочек отслоившейся краски, и приклеил ее к виску. Итак, когда я окажусь в другом измерении, то сразу пойму, снилось ли мне это или все было на самом деле. Но хорошо бы знать признаки этого другого измерения. Ведь и сейчас я нахожусь в каком-то измерении. И ничего не могу понять. Все как-то слишком обычно и в то же время странно. В мучительных раздумьях я шагал по улице… пока не оступился и не попал в свою квартиру. Почему-то сразу врубился, какое это измерение. И какой город, какая страна. И даже число: тридцать первое января. То есть обычно я в нем и пребываю. Вернулся, значит. Полный порядок. И сном было все то, что происходило только что возле пивнушки, потом на улице Дубнинской, когда смотрел в витрину… и зачесывал волосы налево? Да, налево, налево. То был — сон. Это — явь. Потягиваясь и зевая, побрел в ванную, вошел… и с любопытством взглянул в зеркало. Хых! Хы-хы-хы… Волосы старательно зачесаны направо. А если бы налево? Тогда засомневался бы, в том ли нахожусь измерении? В каком «том»? Ну, где обычно зачесываешь волосы направо. Да люди во сне и по карнизам ходят, а уж волосы зачесать во сне куда угодно можно. Все это не аргументы. И всякие эксперименты тут попросту нелепы и смешны. Но что-то меня продолжало смущать во всем этом, что-то необъяснимое, зараза…

— Отец Павел и говорил, что это мир, где нас обступают лики идей.

— А ведь несколько лет спустя — а точнее здесь сказать: много ночей спустя, ведь с годами мы связываем скорее дневную, осознанную жизнь, а жизнь ночная как бы и не учитывается, — продолжал Вася, кладя веточки на угли, — так вот, много ночей и снов спустя мне приснилось собственное лицо с той же соринкой на виске. Вот же! Хых-хы-хы-хы… Значит, там я продолжал ходить с этой меткой.

— Да, мы ведем обычную дневную жизнь, а наши ночные двойники, возможно, продолжают существование в мире снов, — откликнулся аэромонах. — Но все это не отменяет значимости мира этого. Наоборот. От дневной жизни зависит существование ночного двойника. Сиречь — души. Во сне нам и дано ее созерцать в красках. — Он оглянулся. — Но и краски этой действительности как хороши-то! Нет, не хотелось бы мне сегодня утопнуть, прости Господи. Но пусть будет не по моему желанию, а по Твоей воле. Чайку попью да и отправлюсь.

— Батюшка, а венчать нас? — спросила Валя. — Да, Фася?..

— Я не буду, — буркнул Вася.

— Фасечка?! Так ты мене не любишь?

Вася отвернулся.

— Фася! — в отчаянье крикнула Валя.

— Да люблю, — ответил он. — А венчаться не буду.

— Чиво?

— Ну чего я должен в цирке этом участвовать? Не верю, не хочу и не буду.

— Не слушай его, отче, — попросила Валя. — Он сам не знает, чиво говорит.