Голубиный туннель. Истории из моей жизни

Похоже, парень прилежно практиковался в английском.

— Неплохо, неплохо, благодарю вас, засранец Анвар, — охотно откликается Mo, растягивая слова. — Засранец Абдулла сегодня принимает? Имею честь представить вам моего друга, засранца Дэвида.

— Засранец Дэвид, чрезвычайно рад вас приветствовать, сэр.

Он что-то весело горланит в русскую рацию, мы ждем. Хлипкий красно-белый шест поднимается. Беседу с засранцем Абдуллой я помню смутно. Его штаб-квартира располагалась в массивном строении из кирпича и булыжников, щербатом от пуль и размалеванном лозунгами. Абдулла расположился за громадным столом красного дерева. Вокруг сидели развалясь другие засранцы — товарищи Абдуллы и поглаживали свои полуавтоматические винтовки. Над головой Абдуллы висела в рамочке фотография самолета «Дуглас» DC-8 авиакомпании «Свисс эйр», который разорвало на куски на взлетно-посадочной полосе. Я точно знал, что аэродром этот назывался Доусонс-филд, а DC-8 был угнан палестинскими боевиками с помощью группы Баадера — Майнхоф. В то время я часто летал самолетами «Свисс эйр». Думал, помню: кто же это не поленился отнести фотографию в багетную мастерскую, выбрать рамку? Но лучше всего помню, как благодарил создателя за то, что общаемся мы через переводчика и переводчик наш владеет английским, мягко говоря, неуверенно, — и молился, чтоб неуверенность эта сохранилась до тех пор, пока шофер-друз, который на неприятности не нарывается, не привезет нас обратно, в милый сердцу «Коммодор», к нормальным людям. И помню счастливую улыбку на бородатом лице Абдуллы, когда он, приложив руку к сердцу, душевно благодарил засранца Мо и засранца Дэвида за визит.

— Мо любит доводить людей до крайности, — предупредил меня один добрый человек, да слишком поздно. Но подтекст я понял: в компании Мо военный турист получает желаемое.

* * *

Звонок с другой планеты разбудил меня в ту самую ночь? Может, и нет, а следовало бы. Но это точно произошло в начале моего бейрутского периода, ведь только человеку, впервые поселившемуся в «Коммодоре», хватило бы ума согласиться совершенно бесплатно переехать в лучший номер — люкс для новобрачных — на верхнем этаже отеля, который по какой-то загадочной причине пустовал. В 1981-м бейрутский ночной оркестр, конечно, был еще не тот, что в последующие годы, но уже производил впечатление. Обычно концерт начинался около десяти вечера, а после полуночи достигал кульминации. Переселившиеся на верхний этаж гости имели возможность насладиться представлением сполна: в небе что-то вспыхивало, будто занимался рассвет, грохот артиллерийских орудий то приближался, то удалялся — только как различить? — трещали автоматы, а потом наступала красноречивая тишина. И человеку неподготовленному казалось, что все эти звуки доносятся из соседней комнаты.

В моем номере звонил телефон. Вообще-то мне полагалось лежать под кроватью, но теперь я сидел на ней, выпрямившись и прижав трубку к уху.

— Джон?

Джон? Я? Так ко мне обращаются редко и очень немногие, в основном журналисты, которые меня не знают. Ну я и говорю: да, а кто это? В ответ мой собеседник разражается бранью. Вернее, собеседница — она американка и чем-то рассержена.

— Ты еще, черт тебя дери, спрашиваешь, кто это? Не прикидывайся, что не узнаешь, блин, мой голос! Ты грязная британская скотина, понял? Слабак и врун… Не перебивай меня, мать твою, ясно? — гневно обрывает она меня, когда я начинаю протестовать. — И прекрати мне лапшу вешать и говорить таким равнодушным тоном, будто мы чаи распиваем в Букингемском дворце, чтоб ему провалиться! Я на тебя надеялась, ясно? Это называется доверием. Нет, ты, блин, послушай. Я иду к долбаному парикмахеру. Складываю шмотки в симпатичную сумочку. Стою на тротуаре, как шлюха, и жду тебя два распроклятых часа. Извожусь, думаю, ты уже мертвый лежишь в канаве, а ты где? В постели, твою мать! — Она сбавляет тон, ошеломленная внезапной догадкой. — Ты что там, с другой в постели? Если так… Молчать! Не смей разговаривать со мной таким противным голоском, ты, скотина британская!