— Вы знаете об этом куда больше, чем я, — вдруг добавляет Бакатин и поднимает на меня глаза.
— Нет, это не так, — возражаю я. — Я тоже новичок. Работал в разведке, когда был молодым, ушел тридцать лет назад. И с тех пор зарабатываю своей головой.
Он рисует стрелу.
— Так значит, это игра, — говорит.
Он считает, что
— Меня с детства приучили верить, что социализм — единственно верный путь для человечества. Да, все пошло не так. Власть попала не в те руки, партия сбилась с пути. Но я по-прежнему верю, что мы представляли собой некую нравственную силу и для мира это было благом. А теперь кто мы такие? И где нравственная сила?
Трудно, наверное, найти менее схожих людей: вдумчивый Бакатин, инженер из Новосибирска, крепкий партиец, и Евгений Примаков, выросший в Грузии, на четверть еврей (мать его была врачом, отца репрессировали), ученый, арабист, государственный деятель, академик и — раз уж он полвека прослужил системе, как известно, неласковой с теми, кто ей перечит, — специалист по выживанию.
В отличие от Бакатина Евгений Примаков был прекрасно подготовлен к тому, чтобы принять на себя руководство КГБ или другой влиятельной спецслужбой. В молодости Примаков, советский полевой агент под кодовым именем Максим, шпионил на Ближнем Востоке и в Соединенных Штатах, сначала в качестве корреспондента Гостелерадио, потом журналиста «Правды». Но даже работая в поле, он продолжал подниматься по служебной лестнице советской системы — и научной, и политической. Уже и советской системы не стало, а Примаков все шел наверх, поэтому никто не удивился, когда после пяти лет работы на посту директора Службы внешней разведки он был назначен министром иностранных дел — и в этом качестве однажды прибыл в Лондон обсудить с Малькольмом Рифкиндом, британским министром иностранных дел, вопросы, связанные с НАТО.
И вечером того самого дня нас с женой внезапно пригласили отужинать с Примаковым и его женой в русское посольство на Кенсингтон-Пэлес-Гарденз. Утром моему литературному агенту позвонил запыхавшийся сотрудник личной канцелярии Рифкинда: министру иностранных дел необходима моя книга с дарственной надписью, он хочет подарить ее своему русскому коллеге Евгению Примакову.
— Конкретная книга или любая? — интересуется мой агент.
«Команда Смайли». И как можно быстрее.
Я не храню свои книги дома пачками, но приличный экземпляр «Команды Смайли» в твердом переплете все же отыскал. Присылать курьера канцелярия Рифкинда не собиралась — видимо, чтобы не причинить ущерба национальной экономике, — поэтому мы вызвали его сами, упаковали книгу, адресовали посылку в Министерство иностранных дел и отправили.
Через пару часов из личной канцелярии снова позвонили. Книги до сих пор нет, бога ради, что случилось? Жена отчаянно названивает в курьерскую службу. Интересующая вас посылка доставлена в Министерство иностранных дел в такое-то время, расписка в получении имеется. Мы передаем эту информацию в личную канцелярию. Ах боже ты мой, видно, проклятые безопасники ее задержали, мы проверим. Наконец книга, которую, вероятно, долго трясли, обнюхивали и просвечивали рентгеном, была вырвана из когтей проклятых безопасников, и Рифкинд, наверное, добавил к моей дарственной надписи свою — пару строк для коллеги, как министр министру. В точности мы этого никогда не узнаем, потому что больше ни я, ни мой агент от Рифкинда или из его канцелярии вестей не получали.
Пора наряжаться и вызывать черный кэб. Моя жена потратилась на белые орхидеи в горшочке — для хозяйки, жены русского посла. Я собрал пакет книг и видеокассет — для Примакова. Наш кэб останавливается у русского посольства. Свет нигде не горит. Я помешан на пунктуальности, поэтому приехали мы на четверть часа раньше назначенного. Но вечер такой мягкий, а красный автомобиль дипломатической полиции стоит у тротуара, совсем рядом.
Добрый вечер, офицеры.
И вам добрый вечер, сэр, мадам.
У нас небольшая проблема, офицеры. Мы ужинаем в русском посольстве, но пришли рановато, а это наши подарки хозяевам. Нельзя ли оставить их под вашим присмотром, пока мы прогуляемся по Кенсингтон-Пэлес-Гарденз?
Конечно, можно, сэр, только, боюсь, не в машине. Поставьте на тротуар вот здесь, а мы за ними приглядим.