Голубиный туннель. Истории из моей жизни

Иосиф делает последний глоток любимого виски, мучительно долго поднимается на ноги. Обнимается с хозяйкой, принимает ее поздравления. Мы с женой поздравляем его тоже. Затем стоим вчетвером на залитом солнцем тротуаре. Мы с Иосифом друг напротив друга. Такое вдруг возникает чувство, будто я прощаюсь с товарищем-заключенным, которого увозят в ленинградскую тюрьму. Со свойственной русским порывистостью Иосиф крепко обнимает меня, затем берет за плечи, отстраняется, и я вижу, как на его глазах выступают слезы.

— Теперь на год трепотни, — заявляет Бродский, а затем его уводят на допрос — Иосиф не сопротивляется.

Глава 23 Некомпетентное мнение

Намереваясь получить информацию из первых рук о гонках «Формулы-1», вы, полагаю, не станете использовать в качестве источника этой информации младшего механика, который в заездах никогда не участвовал и к тому же наделен гиперактивным воображением. Однако такая аналогия очень хорошо объясняет, как я себя чувствую, когда меня внезапно и лишь на основании того, что написано в моих книгах, объявляют экспертом по всем вопросам, связанным с разведкой.

Когда мне стали навязывать такую роль, я сопротивлялся и имел для этого весьма существенные основания: признайся я, что хоть краем уха слышал, чем занимаются разведчики, нарушил бы закон о государственной тайне. Опасения насчет моей прежней Службы, которая позволила мне издать свои романы, но могла ведь пожалеть об этом и с досады наказать меня в назидание другим, у меня, конечно, имелись, хотя, видит бог, я и не знал почти никакой секретной информации, чтобы ее разглашать. Но полагаю, что прежде всего дело было в писательском самолюбии, пусть я и не хотел себе в этом признаваться. Мне хотелось, чтобы мои истории читали не как завуалированные откровения писателя-перебежчика, а как творения моей фантазии, которые хоть и порождены реальностью, но лишь намекают на нее.

Между тем уверения, что в секретные сферы я не был вхож, звучали день ото дня фальшивее, и не в последнюю очередь благодаря моим прежним коллегам, им ведь ничто не мешало раскрыть меня. Наконец от правды уже некуда было деваться, а на мои слабые оправдания — дескать, я скорее писатель, случайно ставший шпионом, а не шпион, превратившийся в писателя, — последовал однозначный ответ: нет уж, кто стал шпионом, тот навсегда им останется, и если ты не веришь своим книжкам, другие верят, так что смирись.

Хочешь не хочешь — пришлось смириться. И после этого долгое время, как сейчас кажется — можно сказать, это было мое золотое время, — читатели обоих полов писали мне почти каждую неделю и спрашивали, как стать шпионом, а я строго отвечал: обратитесь в военную полицию или министерство иностранных дел, а если еще учитесь в школе — к консультанту по трудоустройству.

На самом же деле в те времена нельзя было никуда обратиться, и никто от вас этого не ждал. Нельзя было найти МИ-5, МИ-6 или Центр правительственной связи (некогда сверхсекретную британскую службу дешифровки) в Гугл, это сейчас можно. В рекламных объявлениях на первой странице «Гардиан» не писали: если вы способны уговорить трех человек одновременно сделать то, что вам надо, вероятно, ваше место в разведке. В те времена тебя должны были заметить. А тот, кто просился на работу, мог оказаться врагом, хотя и тот, кого заметили, тоже. Насколько эффективно работала такая система, мы все знаем.

Чтобы тебя заметили, ты должен был родиться под счастливой звездой. Поступить в хорошую школу, желательно частную, потом в университет, желательно в Оксфорд или Кембридж. Идеальный вариант, если в твоем роду найдутся разведчики или хотя бы один-два военных. Если же нет, тогда в какой-то момент, сам того не зная, ты должен был привлечь внимание директора, куратора или декана, который затем вызывал тебя к себе в кабинет, посчитав подходящим кандидатом для вербовки, закрывал дверь и предлагал тебе стаканчик шерри и встречу с новыми интересными друзьями в Лондоне.

И если ты говорил, что заинтересован в интересных друзьях, тогда в один прекрасный день тебе могло прийти письмо в конверте, сразу бросавшемся в глаза — бледно-голубом, с двойной печатью и оттиском герба, а в письме — приглашение явиться по такому-то адресу на Уайтхолл, и после этого начиналась (или не начиналась) твоя шпионская жизнь. Меня в свое время пригласили еще и на обед в клуб на Пэлл-Мэлл — мы сидели за столом в просторном зале с каким-то грозным адмиралом, который, помнится, спросил, что я предпочитаю — кабинетную работу или разъезды. Над ответом думаю до сих пор.

* * *