Голубка

Наконец дверь открылась, и оттуда вышла завхоз и, гремя ключами, заплюхала по коридору.

Иринка поспешила к дверям кабинета и лбом стукнулась о жесткую грудь директора.

– Это что за явление? – спросил он. – Почему не в кино? Ирина Новикова, кажется?

Иринка поспешно закивала.

– Да, Ирина Новикова. Вы меня извините, Пал Николаич, – выпалила она заготовленную фразу. – Но у меня к вам дело… Очень важное.

– Ну входи, коли важное.

Директор вернулся к столу, спрятал в карман приготовленную папиросу.

– Садись, Новикова.

Но Иринка садиться не стала. Она облизнула вмиг пересохшие губы и вспомнила:

– Пал Николаич! Я хотела бы посмотреть свои документы.

Директор несколько секунд внимательно взирал на нее. Словно то, что она сказала, могло быть еще и написано на ней.

– Документы? – переспросил он. – А что именно тебя интересует?

– Все!

Иринка догадывалась, что директор может по-разному отнестись к ее просьбе. Он может не понять ее. А слова, приготовленные для этого случая, от волнения куда-то испарились. Вместо этого на лицо выползли беспомощность, отчаяние и упрямство.

– Боюсь, мы не найдем в твоих документах того, что ты ищешь, Новикова, – вздохнул директор.

– Вы не понимаете! – воскликнула Иринка, едва сдерживая слезы. – Я хочу знать о себе хоть что-то! Хоть что-то – это лучше, чем совсем ничего! Вы… я…

Она задохнулась бы от обилия теснящихся в горле слов, которые мешали друг другу… Но директор кивнул и двинулся к выходу.

– Пошли.

Она, все еще не веря в удачу, двинулась за ним. Пришли в канцелярию. Директор включил свет, и Иринкиным глазам предстали полки с одинаковыми серыми папками. Документы.

На полках сбоку значились года.

– С какого ты у нас года?

– С пятьдесят седьмого, – с замиранием сердца ответила Иринка.

Директор забрался на лестницу-стремянку и вытащил одну из папок.

Он слез, подошел к столу и включил настольную лампу. Иринка жадно следила за его движениями. Вот он развязал тряпочные шнурки на папке, вот взял листок, лежащий сверху.

– Ну что там? – робко спросила она, не смея заглянуть в документ.

– Тут ничего нет, – вздохнул директор. – Ничего нового.

Он не знал, как, какими словами объяснить девочке то, что от нее отказались. В документе значилось, что Ирина Новикова – отказник. Ей даже имя дали в Доме ребенка. На плотной коричневой бумаге значился ее вес, рост при рождении. К этой бумаге прилагалась расписка, начертанная красивым женским почерком. Там четко и ясно было изложено, что от ребенка отказываются и претензий к усыновителям иметь не будут. Вот и все. Иринка подержала в руках бумагу, разглядывая чужой почерк. Она не могла вникнуть в смысл жестких слов, она изучала глазами буквы. Округлые буквы с завитушками. Ведь их выводил близкий ей человек! Родной по крови…

Тогда она как последний аргумент достала из кармана заветные платочки.

– А как же тогда это?

Директор недоумевающе пожал плечами.

– Что это?

– Это было в моих вещах! – чуть не плача наступала Иринка. – Мне няня из Дома ребенка сказала, что я была в кружевных пеленках. И все мои вещи были вышиты! Неужели ребенку, который не нужен, будут вышивать?!

Директор с состраданием смотрел на воспитанницу. Помолчав, согласился:

– Да, Ирина, это аргумент.

Он уже жалел о том, что согласился на ее уговоры и пришел сюда. Иногда детям лучше не знать правды. Жить со своей сказкой в душе. Знать же, что самый близкий человек от тебя отказался… Всякий ли это выдержит?

Ирина теребила эти платочки, словно хотела еще что-то спросить, но не могла придумать – что. Словно он, директор детского дома, мог что-то знать, но недоговаривать.

– Я не знаю, Ирина, кто была твоя мать и что заставило ее так поступить… – начал он, глядя сверху вниз на гладко причесанную каштановую голову ученицы. – Но одно я могу сказать точно: платочки эти вышивались с любовью.

Иринка с робкой надеждой подняла на него глаза.

– Но это тебя не должно обнадеживать, Новикова. Скорее всего ее уже нет в живых. Иначе она разыскала бы тебя.

Подавленная, она стояла посреди канцелярии.

– Ты уже решила, куда пойдешь учиться?

– На повара, – еле слышно прошептала она.

– Вот и хорошо. Вот и славно.

Директор закрыл канцелярию, достал папиросу и поспешно спустился вниз, чтобы на крыльце, на воздухе, выкурить ее.

А Иринка вернулась в спальню, достала из тумбочки коробочку со своими детскими сокровищами, сложила на дно платочки с голубками. Хрупкая надежда сегодня рухнула. Нужно было как-то жить дальше.

Общежитие кулинарного техникума все-таки существенно отличалось от детского дома. На втором, «женском» этаже был длинный коридор, по двум сторонам которого располагались комнаты.

Комнаты эти не были такими огромными как в детском доме. Они были рассчитаны на трех человек. В конце коридора имелась просторная кухня с плитами и большим столом посередине.

– Прошу соблюдать правила общежития. – Большая комендантша грозного вида с усиками над верхней губой собрала всех жильцов в актовом зале и сразу расставила все точки над i.

– На кухне дежурить по графику, в комнатах соблюдать чистоту, в туалетах – тоже. Парней не водить!