Голубкина

Другая книжка — «Чем люди живы» того же Толстого. Она читает эту незнакомую ей легенду о сапожнике Семене, который с женой Матреной и детьми жил на квартире у мужика, о том, как Семен однажды увидал у часовни нагого человека, прошел сначала мимо, а потом пожалел, вернулся, надел на голого кафтан, обул в валенки и повел к себе… Толстой внушал и поучал: люди должны жить по-человечески, по совести, помогать друг другу.

И вот на следующий день, встав пораньше, Анюта и Сема, взяв по большой пачке перевязанных веревкой книжек «Посредника», выходят из дома на улицу. Решили идти пешком. Ноша не так уж тяжела, чтобы ехать на телеге, на которой они возят капусту…

Оставив позади Облуп, дома и подворья окраины Зарайска, они выходят на полевую дорогу, что протянулась среди наделов желтеющей ржи, гречи и проса. Утро прекрасное, еще нежарко… Анюта в длинной легкой юбке и пестрой кофточке, сшитых мамашей, в платке, повязанном по-деревенски. Не скажешь, что это городская девушка. Навстречу им стражник, низший полицейский чип; поравнявшись, подозрительно косится на них, на связки книжек, которые они несут, но, ничего не сказав, проходит мимо…

Анюта и Сема решают начать с деревни Беспятово, ближайшей к городу. Развязав пачки, они раскладывают свой книжный товар на бревнах, лежащих на улице напротив одной избы. Подходят мужики, бабы, подбегают ребятишки — для них появление офеней в деревне большое событие, словно праздник. Собирается толпа. Завязывается неторопливый и немногословный разговор.

— У нас грамотеев-то мало. Некому читать…

— Но все же есть грамотные? — спрашивает Семен.

— Есть… Вон Васька Корнеев стоит, он у дьячка учился… Поди сюды, Вася. Видишь, книжки люди добрые принесли.

Корнеев, молодой еще мужик, протискивается к бревнам, берет одну из книжек и, послюнявив палец, начинает листать. Полистав, кладет обратно.

— Некогда нам читать. Завтра луг косить…

Кто-то интересуется:

— Какая же цена этих штуковин?

— Полторы копейки… — отвечает Анюта.

— Полторы копейки? Тоже деньги… Две монетки…

— Возьмите, жалеть не будете. У вас дети, они должны вырасти грамотными. А книжки интересные, замечательные…

— Про что?

— Разные… Есть про войну на Кавказе, про сапожника…

— Кто же это придумал?

— Лев Толстой.

— Кто-кто?

— Толстой. Есть такой писатель. Не слыхали?

— Вроде бы нет…

— Я знаю! — раздается голос в толпе. — Это тот граф, что в своем поместье в Тульской губернии живет. Сочинитель…

— Он самый.

— Нам бы пострашней чего, чтоб душа обмирала… Вот бы про черта…

— Про черта нет…

— А может, картинки есть? Чтоб стенку украсить…

— И картинок нет. Но в следующий раз, если достанем, то принесем…

И все же десятка два книжек они в Беспятове продали, часть роздали бесплатно, заходя в избы и дворы. Потом пошли в деревню Гололобово, возле которой их хутор. Ходили они в то лето и в другие деревни — Никитино, Карманово…

Анюта пристрастилась к серьезному чтению. Хотелось как можно больше выведать, узнать, постичь… Интересовала и теория непротивления Толстого, создавшего тогда свое нравственно-религиозное учение, основанное на любви к ближнему, христианском всепрощении. Главная идея толстовского учения — о том, что надо объединить всех узами братства и любви, что люди должны заниматься нравственным самоусовершенствованием, — казалась высокой, благородной и не вызывала возражений. Однако Анна не верила в проповедь непротивления злу насилием, считая, что она может принести не пользу, а только вред. В самом деле, как искоренить зло, если относиться к нему пассивно, не вступать в борьбу, не драться кулаками, а лишь увещевать, стыдить, уговаривать или даже обличать? Со злом, говорила она себе, нужно воевать, и если ударили тебя по щеке, то не другую щеку подставляй, а отвечай пощечиной… Насилие бывает необходимо…

Позже, когда Глаголевы уедут из Зарайска, она в одном из писем к Александру Николаевичу напишет, что ей очень хотелось бы узнать его мнение о Толстом и теории непротивления злу. Узнать, чтобы, конечно, сопоставить, сравнить это мнение со своим…

С начала 80-х годов она брала книги в домашней библиотеке купца Чиликина, а также у Глаголева. Об этом будет вспоминать его жена: «Анна Семеновна в юности много и жадно читала, но чтение было беспорядочное: читалось все, что попадалось под руку. Александр Николаевич, очень сдружившийся с Анной Семеновной, взялся руководить ее чтением: читали Белинского, Писарева, Добролюбова — все, что было тогда действенно в литературе…»

Анну поразило, что самые яркие и значительные статьи Писарев написал в каземате Петропавловской крепости, где провел почти четыре с половиной года. Книги критика-демократа, одного из сильнейших и оригинальнейших умов своего времени, побуждали размышлять, спорить или соглашаться. Запомнилось его высказыванье о разных ступенях развития общества: «Только очень близорукие мыслители могут воображать себе, что так будет всегда. Средневековая теократия упала, феодализм упал, абсолютизм упал; упадет когда-нибудь и тираническое господство капитала».