Голубкина

Особенно полюбилась ей с детства сказка «Сивко-бурко» — о волшебном коне, из чьих ноздрей валит дым и вылетает жаркое пламя… О старике, у которого было три сына, третий — Иван-дурак, тот самый, что ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался… О том, как старик перед смертью велел сыновьям ходить поочередно к нему на могилу спать по три ночи. И как большой брат то ли заленился, то ли испугался и попросил малого брата идти ночевать за него на могилу отца. «Иван-дурак, — читала Анюта, — пришел на могилку, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: «Кто тут? Ты, большой сын?» — «Нет, батюшка! Я, Иван-дурак». Старик узнал его и спрашивает: «Что же большой сын не пришел?» — «А меня послал, батюшка!» — «Ну, твое счастье!» Старик свистнул-гайкнул богатырским посвистом: «Сивко-бурко, вещий воронко!» Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом…»

И дальше — как верно служил Сивко-бурко Ивану-дураку, как помог ему жениться на царской дочери…

Нравились и былины о русских богатырях. Некоторые из них вошли в широко известный в те времена сборник «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым». Илья Муромец, Добрыпя Никитич, Алеша Попович… Этот Алеша такой храбрец! Не убоялся сразиться с Тугарином Змеевичем, под чьей властью оказался славный город Киев. «Во Киеве беда там случилася: покорился Киев Тугарину Змеевичу, поклонился Тугарину поганому. Споганил он церкви православные, осмердил девиц, молодых вдовиц, истоптал конем всех малых детей, попленил Тугарин всех купцов-гостей…» Но Алеша Попович млад срубил в поле голову злодею, привязал ее к коню и привез в Киев-град на княженецкий двор…

Рано, с юных лет, почувствовала Анна Голубкина образную силу народного языка, полюбила меткое и сочное русское слово.

…Анюта работает в огороде; сидя, согнувшись, на корточках, вырывает сорняки из грядок. Припекает солнце, на лице пот, начинает ломить поясницу. Она поднимается, распрямляет уставшую спину, смотрит на летающих в небе над соседними домами голубей, на торчащую за огородом, над деревьями и крышами, пожарную каланчу на другой улице, куда ведет через их подворье заросшая травой тропинка. Руки вымазаны землей, и даже на щеке темная полоска… Все время полоть однообразно и утомительно. И она находит себе развлечение.

В земле на бороздах попадаются небольшие комья глины. Мягкие на ощупь, податливые… Анюта выкапывает, выбирает из земли эти комочки. Соединяет их вместе, составляя ком побольше, разминает пальцами. Земля рыхлая, рассыпающаяся, а глина плотная, вязкая, из нее можно что-нибудь сделать, вылепить. В этой бесформенной сероватой массе будто что-то таится, скрывается, прячется. Какие-то фигурки… Надо только вызволить их из плена…

Земля и глина. Из земли появляются всходы, из глины возникают творения рук человеческих.

И Анюта принимается за эту интересную веселую работу. Ее длинные сильные пальцы быстро, едва заметными движениями придают комку глины желаемую форму. Рождаются забавные человечки, фигурки животных и зверей. То собака, то лошадка, то баран, то медведь…

Она берет готовую мягкую, не затвердевшую пока фигурку, кладет себе на ладонь, смотрит, поворачивая в разные стороны, часто что-то исправляет… И поднявшись с земли, эта длинная девчонка, огородница, не сформировавшаяся еще, с загоревшим лицом, с покрасневшими от ячменя веками (от этих злосчастных ячменей она долго не может избавиться), задумчиво смотрит на выстроившиеся в ряд между двумя бороздами глиняные фигурки, которых совсем недавно еще не было, которые только что благодаря ей появились…

Мамаша выйдет в огород, видит — дочка на грядках, занята делом… Но раз подошла и удивилась: вместо того чтобы полоть, она лепит из глины каких-то человечков… Да так увлеклась, что даже не заметила мать, вздрогнула, повернулась, услышав ее голос:

— Что ты, Анюта, пустяками занимаешься? Тебе нечего делать?

Но бывало и так: Екатерина Яковлевна подойдет, посмотрит, как дочь легко и сноровисто, мастеровито лепит что-то из глины, постоит, вздохнет и молча отойдет, не побранив.

У Голубкиных был маленький хутор в нескольких верстах от Зарайска, у деревни Гололобове, где они арендовали землю под огороды. Никола жил там все лето. Мамаша с детьми часто бывала на хуторе, всем хватало работы. Шли туда иногда пешком, но обычно отправлялись на телеге, так как нужно захватить с собой корзины, кое-что из вещей, провизию. Запрягали лошадь и выезжали всем семейством со двора: полная, ставшая как-то еще меньше ростом, вечно озабоченная Екатерина Яковлевна, степенно-строгая Саня, большелобый Сема… Анюта правит, подбадривает окриком темно-гнедого коня. Но ни разу не ударит, не огреет кнутом…

Хутор на берегу Осетрика, притока Осетра. Тут уж настоящее деревенское приволье — речушка, пруд, поля, вдали лес. Над берегом — заросли боярышника, черемухи, которая давно уже отцвела. Вот бы искупаться, побегать, порезвиться, пойти в лес, углубиться в его прохладу, пособирать ягод, но они приехали сюда не баклуши бить.