Голубое марево

Это оказалось правдой. В назначенный день и час была проведена операция по похищению девушки, но закончилась она полным провалом, и на вспыльчивого Бокена был повешен ярлык клятвопреступника. Но и Батиш, которую подкараулили в вечерних сумерках два джигита и поволокли к машине, а она все же, пинаясь и кусаясь, сумела продержаться до помощи, ободрав одному ногтями в кровь все лицо, а другому повыдергав все его волосы, тоже не поддержал никто. Напротив, ей пришлось разделить судьбу Бокена: хотя никто и не осмелился называть ее так в лицо, но за глаза Батиш окрестили так, как о ней сказал Быкен: строптивая.

Мало-помалу базар вокруг девушки стих, но число любопытных не уменьшилось. Затаившись, ждали, чем это все кончится.

Так и шел день за днем, наступила весна, скотина принесла приплод, а там наступило и лето, началась заготовка кормов. Джигиты, что имели виды на девушку, кто оседлал тихоню-гнедого и, гоня перед собой блеющих овец и ягнят да мемекающих коз, подался на пастбище, кто оседлал железного гнедого и пошел, глотая пыль, день-деньской жарясь на солнце, косить сено. Всех заняла работа.

Но хотя и забирала работа джигитов вроде бы без остатка, а все мысли их были о Батиш. Ни один не терял еще на нее надежды. Ведь никто из них не получил от нее отрицательного ответа — дескать, не нравишься ты мне, не люблю тебя, не подходи ко мне, убирайся. Правда, никто не слышал от нее и ласкового слова. Потому что сколько ни встречались джигиты с нею в сутолоке бегущих будней, а переговорить с нею наедине не получалось. Все как-то не подворачивалось случая. И все, естественно, сожалели об этом — близок локоть, да не укусишь.

А потом прошло еще какое-то время, и люди снова стали оседать в своих зимних жилищах, и в предвкушении перемен все влюбленные сердца вновь возгорелись надеждой. Предстоящая зима, казалось, обещала какие-то перемены… в общем, все верили, что не миновать какого-либо значительного события.

И в самом деле, вскоре в ауле Батиш произошло даже не одно, а целых два больших события.

Первое из них джигиты встретили с настоящим ликованием: в центр отделения прибыла постоянная киноустановка. Много возникло вокруг нее всяких разговоров.

Вторым событием было открытие в ауле медпункта. Но из приятного оно вскоре превратилось для джигитов в неприятность. В такую неприятность, что все лишились покоя и даже радость от прибытия киноустановки тоже померкла. Предметом «медицинских» разговоров, которые в ауле велись обычно о болезнях и о больных, стал теперь приехавший фельдшер…

Ах да, в ауле произошло еще одно событие. Вернулся из тюрьмы пьяница, шофер Жартыбай, который лет пять тому назад в пьяном виде разбил жене голову и сломал сыну руку. И если одни говорили на его возвращение: «Жартыбай перестал пить, исправился», — то другие, наоборот, возражали: «Конченым человеком он вернулся, у него теперь кровь испортилась». Разговоры вокруг Жартыбая велись в основном в одном плане: сойдется он или не сойдется с женой, подавшей на него в свое время в суд. Самые уважаемые сородичи того и другого вмешались в это дело, но примирения не вышло. Оказывается, жена сказала: «Не две же у меня души, чтобы жить с ним». Ну, а Жартыбай заявил на это: «Любую молодуху щелчком отберу, баба — на дороге, дитя — на поясе». На том все разговоры вокруг его возвращения, пустые, никому не нужные, и прекратились. Жартыбай, провозившись месяц, починил свою полуторку, которая все это время простояла в гараже и от которой ничего, кроме колес, не осталось, и начал развозить по зимовкам сено.

Кино показывали раз в неделю — по субботам. Иногда привозили новые картины, иногда старые. Случалось, что один фильм гоняли подряд три субботы. Но это никого не смущало, зал всегда набивался до отказа — и аульной молодежью, и приехавшей с ближних зимовок. Одни хотели просто кино посмотреть, другие — воспользоваться случаем, увидеть Батиш. Старались сесть рядом или хотя бы пристроиться где-то поблизости, чтобы перекинуться словечком, проводить потом, после кино, домой, поговорить наедине. Но — напрасные старания. Все оставалось по-прежнему.

И вдруг в один прекрасный день все увидели, как эта строптивая девушка, которая всех парней, пытавшихся заигрывать с ней, говоря фигурально — и кусала, и пинала, в зависимости от того, с какой стороны к ней подкатывались, которая и близко к себе никого не подпускала, на виду у всего зала, в самом центре маленького клуба уселась плечом к плечу с джигитом-фельдшером, тем, что недавно прибыл в аул. Увидели — и едва не лишились разума. Не просто они сидели, а по-настоящему разговаривали! Джигит смел, но и девушка вроде бы не отталкивает его. И никто из них не стесняется, не обращает внимания, кто рядом, слышит их — старшие ли, младшие ли, ровесники ли…