Голубое марево

…Гульшат только-только вернулась и едва успела переодеться. Лицо ее было еще розовым с мороза, и глаза — как черные угольки… Он боялся, что она не захочет с ним разговаривать, не выйдет к нему, как раньше… Но она встретила Едиге как ни в чем не бывало. На катке ей понравилось, даже очень, и погода — просто чудо, и вообще давно она так не веселилась, одно досадно — штанину на брюках порвала, когда упала… На каком катке? Это секрет. Нет, не на университетском стадионе, конечно, стала бы она туда ходить… И не к чему было ее искать, зря тратить драгоценное время, тем более — на коньках он не катается… Не искал? И хорошо. Все равно бы не нашел. Она собирается в следующее воскресенье в горы, на лыжах кататься, — интересно, в каком ущелье Алатау он станет ее разыскивать?.. Напрасное занятие. Вот вместе бы пойти — другое дело… Много времени?.. Ну, что же, его никто не принуждает… Ему виднее, как использовать свое время… Кстати, сегодня познакомилась с одним парнем, он такой… Что? Не смеет?.. Это еще почему? Вот новости!.. Захочет — и не с одним парнем, а с целым десятком познакомится! Он-то сам раньше гулял, сколько у него было девушек?.. Нет, вовсе она не портится. Взрослеет, ума набирается, вот и все. Она уже не ребенок, летом ей восемнадцать стукнет, вот так!.. И что тут плохого, если он красивый, да… И умный, и образованный… Это ведь только сам Едиге считает себя пупом земли. Если девушке кто не понравится, так ей нипочем и его ум, и образованность… Правда, тот парень, с которым она познакомилась, не выдает себя за гения, как некоторые, зато когда с ним говоришь, тебя страх не мучает — вдруг что не так, вдруг не угодила… Уже за одно это понравился, и очень… Нет-нет, ничего она не выдумывает, все так и есть… Честное-пречестное?.. Ну, ладно, она пошутила… А зачем он поверил?.. Кто любит, тот в такую чепуху не поверит. А он ее не любит, и вот еще одно доказательство… Нет, сегодня уже нет времени. Она устала. И спать пора. Завтра? Нет, и завтра нет времени. И послезавтра, и послепослезавтра тоже нет. Надоело — и оперу слушать, и кино смотреть. Она ведь не старуха, чтобы только и знать, что… Нет. И потом — скоро зимняя сессия. Надо готовиться, она и без того боится, что экзамены завалит. Надо заниматься… И лучше будет, если он пореже станет заходить, пореже ее беспокоить… До свиданья. Нет, слишком поздно. Уже половина двенадцатого. Надо ложиться спать. И завтра. И послезавтра, ведь она уже сказала… И на будущей неделе. И через неделю. Весь месяц. Если придет, это ей помешает заниматься. Отвлечет… Не знает… Возможно, и выкроит как-нибудь время. Подумает. Кстати, все, что она сказала про того парня — правда. Спокойной ночи…

26

На следующий день Едиге позвонил профессору — пришло время ему вернуться, а если он приехал, то, возможно, уже и разыскивает Едиге.

В трубке телефона-автомата послышался ломкий, с металлическим привкусом, голос:

— Да-а! Я слушаю!..

— Мне нужен профессор Бекмухамедов… — сказал Едиге, решив, что перепутал номер.

— Я Бекмухамедов, но не профессор. К сожалению. К величайшему сожалению… И, увы, никогда не стану профессором. Хотя, по всей вероятности, это весьма приятно…

Конечно, он ошибся, не то набрал, не туда попал… Порылся в карманах, выудил еще монетку. Не спеша, без суеты набрал положенные шесть цифр.

— Слушаю вас…

Опять тот же голос.

— Простите… — Он назвал номер. — Я правильно звоню?

— Абсолютно.

— Это квартира профессора?

— Абсолют-тно… Профессора Бекмухамедова и его сына, тоже Бекмухамедова, стыд и срам на его непутевую голову…

— Ваш отец дома?

— К величайшему… К величайшему сожалению, его нет. И его жены тоже… Я в п-полном, аб-бсолютном одиночестве. Поэтому мне скучно, и я выпил… А?.. Вы меня осуждаете?.. Что вы молчите?.. — Едиге казалось, в ноздри ему так и разит из трубки винным перегаром. — Эй, послушайте, вас как зовут?.. Вы не одолжите мне денег?.. Немного — сотню-полторы?.. Я вам верну! Очень бы меня выруч-чили… А? Нет?.. Тогда положи трубку, дурак, и не смей звонить, если ты такой нищий…

Краем уха Едиге что-то, слышал про сынка профессора — студент, не удержался ни в Москве, ни в Ленинграде, болтается теперь в Алма-Ате, кочует из института в институт. Говорили еще, будто бросил жену с ребенком… Едиге не слишком-то интересовали эти сплетни. Зато иные преподаватели с кафедры, тот же Бакен, кстати, частенько шушукались, обсуждая семейные дела профессора, и охали, ахали, винили его жену — не воспитала, не углядела за единственным сыночком… Бедная тетушка Алима! Бедный профессор! И осчастливит же бог таким золотцем! — Бакен вздыхал, сочувствуя старикам.

Едиге так и не выяснил, между прочим, вернулся ли профессор… Но не звонить же было еще раз! При одной мысли об этом Едиге плюнул себе под ноги и направился к университету.