Голубое поместье

Повсюду пламя лизало дерево. Охваченные пламенем ступени лестницы ломались под ногами Бирна. Он держался ближе к стене, подальше от поручней, хватаясь за подоконники, чтобы удержаться на рушащейся лестнице.

Он больше не видел, что происходит внизу, — только бледное лицо над собой, блеклые волосы, сверкающие злобой глаза.

— Слишком поздно, — сказал Питер Лайтоулер. — Ты всегда опаздывал.

Бирн успел. Он оказался рядом как раз вовремя, чтобы увидеть, как Саймон и его отец встретились наверху лестницы, как они обменялись взглядами — тайными, полными предельного понимания.

Он оглянулся назад и, словно одеревенев, застыл на месте, захваченный увиденным. Происходило нечто настолько непонятное, что разум его отказывался воспринимать. Такого просто не могло быть.

Они были вместе: Элизабет в старушечьем белом кардигане и платье, Кейт в маковом сарафане, будто впитывая энергию мертвой черной фигуры, оставшейся на столе позади них.

Огонь не прикасался к ним. Их окружал оазис зеленой листвы, словно в доме не было ни пламени, ни дыма. Легкими и непринужденными движениями Кейт собирала цветы, возникавшие из деревянного пола; бензиновой синевы пятилепестковые венчики были знакомы Бирну. Элизабет сидела за столом, брат ее стоял перед ней на коленях. Она плела из цветов веревку, удавка из листьев и цветков уже висела на его шее.

Он был ничем, блеклой памятью, подвешенной на гирлянде из барвинков, окруженный тремя женщинами: Кейт, Элизабет и Алисией.

Лицо Алисии было покрыто черной, как котел, тканью. Бирн понял, что смерть никогда не могла полностью овладеть поместьем, что здесь властвовали три силы; останки Родерика Банньера не найдут здесь милосердия в окружении женщины в черном, девушки в красном и старухи, белой от ясности приближающейся смерти.

Питер Лайтоулер шагнул в сторону разбитых перил. Бирн увидел, как он взглянул вниз, впивая происходящее. Руки его открылись и на лице появилась странная улыбка.

— Я ждал вас, — проговорил он, — хотя никогда не понимал, что вы такое.

— Иди же. — И они увлекли его в свой сад цветов.

Танцующим шагом по собственной воле он ступил сквозь разрыв в перилах. Питер падал без шума и напряжения. Лиственный покров принял его тело, удерживая.

Они окружили его. Они присутствовали при начале его жизни, при расцвете его сил и при конце. Самое важное, при его конце.

Они всегда были здесь.

Лайтоулеру нечего было противопоставить им. Поверхностный ум, некоторая физическая сила, небольшое умение использовать возможности разума — все было бесполезно. Кроме злой воли у него ничего не было.

Он не мог выстоять против них и не мог выжить. Взяв горящие ветви, они обложили ими лежащего.

Питер сгорел как сплетенная из прутьев фигура. Пламя выплеснулось из его глаз и рта, пробежало по длинным конечностям, и облако дыма помешало Бирну увидеть дальнейшее. Он припал к стене, задыхаясь, руки его зажимали слезящиеся глаза.

48

Сквозь клочья дыма он увидел Саймона.

Еще один убийца, подумал Бирн. Следующий в роду. Они ждут его. Я как никто знаю, что он способен на насилие, подобно своему отцу и деду. Он убивает и потому дом не выпустит его.

Под ними, за разрушенной лестницей, вспыхивали яркие краски. Синие цветки и тускло-зеленые листья душили пламя. Листья проходили сквозь дым.

— Пойдемте, — сказал Бирн. — На этот раз нам действительно пора уходить.

— Оставьте меня, — проговорил Саймон, припадая к стене так, словно он хотел раствориться в штукатурке. — Это и моя судьба.

— Вы уже заплатили свой долг и делали это все долгие годы. Вот почему Лягушка-брехушка никогда не оставляла вас в одиночестве, и вы не могли выйти отсюда. А теперь идите за мной.

— У меня… у меня не было выбора. — Саймон беспомощно посмотрел на него. — Что я мог сделать? Все вращалось вокруг любви… Рут была… есть… часть меня. Мы были воспитаны как брат и сестра, но это ничего не значило. Тем не менее, отправившись в университет, она оставила меня и завела новых друзей, и все пошло прахом. Она бросила меня, когда на карту было поставлено все. Как могла она сделать это, как она посмела оставить меня?

— И Френсис помешал. И я тоже.

— Да. Из-за этого и началась, последняя ссора с Рут. Или вы не поняли?

— Да, я знаю, — ответил Бирн. — Я присутствовал при этом.

Саймон казался незнакомцем. Исхудалый, уничтоженный, он ничем не напоминал того усталого циника, которого Бирн едва не назвал своим другом. Губы его были стиснуты, жестокие глаза косили. Полное преображение.

Бирн вспомнил выражение на лице Питера Лайтоулера и понял, что особой разницы между ними в сущности нет. Оба были безжалостны: Питер Лайтоулер в поступках, а его сын — в словах и делах.

— Да, порода есть порода, — сказал Бирн. — И вы, и ваш отец, и дед, все трое. — Он ощущал скорее скорбь.

— Я пытался бежать. — В голосе Саймона прозвучала визгливая нотка. — Но дом не выпускал меня. Потом я любил Рут, вам придется поверить тому, что я любил ее.