Читаем Голубой ангел полностью

«Мармайт»! Неужто садизму Бентама нет предела? Что последует за этим – холодец из телячьих ножек? Пирог с почками? Если Марджори известно, что большинство американцев, вернее, большинство нормальных людей «Мармайт» терпеть не может, то почему это единственная закуска? Свенсон храбро отправляет свой крекер в рот целиком и очень старается проглотить ошметки отрубей, склеенных мерзкой соленой пастой, не поморщившись. Остальные гости пристально следят за тем, как он это будет глотать.

Итак, кто же лицезреет смертельный трюк, исполняемый Свенсоном? Бентамы, Джерри Слопер, Бернард Леви, престарелый Ангофайл с супругой, многострадальная Рут. Дейв Стеррет – викторианство – и его дружок Джейми – постструктурализм. Кремовые розочки на торте – неизменная поклонница Свенсона Лорен Хили, отъявленная феминистка и председатель Женской лиги. Он счастлив видеть Магду – его безумный взгляд, мечущийся по гостиной, с радостью выхватывает из толпы единственное родное лицо. Но радость сменяется легким беспокойством, причины которого он осознает не сразу: ах да, сегодняшний ланч, стихи Анджелы.

– Дружище, это надо немедленно запить, – советует Бентам.

– Водкой. Двойной. Будьте добры. – Свенсон чувствует, как Шерри буравит его взглядом. Ну и пей свое белое вино.

Опасения Свенсона подтвердились – здесь только английская кафедра. Все предсказуемо, никаких неожиданностей, никакой интриги. Спокойно, это всего-навсего ужин, не смерть же, не вечные же муки. Состав гостей указывает на то, что собрались здесь не для удовольствия, а для дела: ректор устраивает смотр одного из своих подразделений. Бентам будет задавать глубокомысленные вопросы и вполголоса отпускать сочувственные реплики, а они кинутся по очереди перерезать себе горло, и кто-то будет чересчур зажат, кто-то излишне наивен, кто-то чрезмерно ответственен, и даже штатные сотрудники испугаются за свои должности, а Бентам будет сидеть и смотреть, как отвратительно они себя ведут.

Дым потихоньку рассеивается, минуты дружеского единения перед лицом стихии подходят к концу. И вот они наконец могут увидеть друг друга в истинном и крайне нелицеприятном свете.

– Присаживайтесь, – говорит Бентам.

Свободны только два места – кресло времен королевы Анны и довольно широкий пуф. Свенсон и Шерри устремляются к пуфу.

– Привет, Тед! – говорит Берни Леви.

Предполагается, что Свенсон забыл, как двадцать лет назад Берни, боевой задор которого тогда еще не иссяк, выступал против кандидатуры Свенсона, заявляя, что писатель и кафедра литературного творчества университету ни к чему. Какая тут кафедра – всего-то Свенсон да Магда. Не о чем было Берни беспокоиться. Жаль только, что Берни проиграл. А то остался бы Свенсон в Нью-Йорке.

– Вот и наш творец! – говорит Берни. – Как тебе пишется, старина?

– Привет, Шерри, – сурово роняет Рут Леви.

– Привет, Рут, – отвечает Шерри.

– Спасибо, нормально, – говорит Свенсон.

– Роман продвигается? – спрашивает Дейв Стеррет, самый милый человек из здесь присутствующих, которого ежедневно мутузит его дружок-садист, постструктуралист Джейми.

– День на день не приходится. – Неужели это Свенсон сказал? Да, достаточно здесь появиться, и тут же цепляешь вирус неистребимой пошлости.

– Творческая работа – это подвиг, – говорит Рут Леви. – Требует полной отдачи.

Постструктуралист Джейми мечет в безобидную идиотку Рут свирепые взгляды, а Лорен Хили, готовая в любой момент броситься защищать старушку от мужчин-шовинистов, сурово уставилась на Джейми.

– Можете рассказать, над чем вы сейчас работаете?

Джейми что, шестым чувством уловил, что Свенсон не работает? И вообще, какое Джейми дело? Он ненавидит книги, или, как он их называет, тексты. Особенно он ненавидит писателей, наваливающих кучи бумажного дерьма, которые ассенизатор Джейми вынужден убирать.

С тех пор как Джейми зачислили в штат, он не дает себе труда скрывать презрение, которое питает ко всем остальным преподавателям. Исключение составляет Дейв – в него Джейми влюбился, едва попав в Юстон. Странно все-таки, что Берни Леви, выступавший против зачисления в штат Свенсона, с таким радушием приветствовал Джейми, оказавшегося гадюкой, которую они пригрели у себя на груди. Джейми не преминул сообщить, что книг Свенсона никогда не читал и не собирается, но время от времени интересуется его более знаменитыми и удачливыми собратьями по перу. Любит спросить, почему того или иного так перехваливают.

– Вот почему расспрашивать писателя о его творчестве считается верхом неприличия? – говорит Джейми.

– Пойду помогу Мардж, – заявляет Лорен. – Бедняжка там, наверное, одна замучилась.

Да, действительно, Бентам бросил Мардж разбираться с последствиями пожара одну. Он стоит с бокалом в руке, картинно облокотившись о каминную полку.

– Извините, Джейми, я не расслышал, – говорит Свенсон. – Что вы спросили? – Одно дело пропустить удар у себя на семинаре, и совсем другое – на ужине у ректора.

– Вы работаете над романом?

– Ну, теперь понятно, почему я сразу не услышал вопроса, – улыбается Свенсон. – Собственно говоря, да, работаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза