Читаем Голубой ангел полностью

Быть не может, что она лжет. Или может? Свенсон не в силах разобраться, и поэтому болезненно остро ощущает дистанцию между ней и собой.

– Вы не на отца злились. – Тут он бы погладил ее по плечу, но их разделяет стол. – Вы злились на ситуацию. Жизнь порой несправедлива и жестока.

Анджела зажмуривает глаза, пытаясь сдержать слезы, вцепляется руками в край стола.

– В общем, не знаю, как мне вас благодарить. Вы так замечательно себя повели, такого им наговорили – они теперь от меня отстанут. А еще, я принесла вам новую главу. Не обязательно читать ее сразу. Я подожду.

– Давайте сюда, – говорит Свенсон.


Оказавшись в своем кабинете, Свенсон вдруг понимает: ведет он себя так, будто за ним кто-то следит – прикидывается, что у него множество неотложных дел; а главу Анджелы можно почитать и попозже. Он зачем-то выдвигает ящик письменного стола и тут же задвигает обратно. Катается на кресле взад-вперед. Снимает телефонную трубку и снова кладет на рычаг. Собирается проверить электронную почту, но решает этого не делать. Только перепробовав и отложив все эти важные занятия, он вынимает из оранжевого конверта рукопись Анджелы и начинает с первой страницы.


Каждый день после школы я мчалась в сарай посмотреть, не вылупился ли кто. Я искала на яйцах трещины, крохотные отверстия, которые цыплята пробивают клювами. Но все яйца были целехоньки. Держа их в ладонях, я чувствовала, что они мертвые и холодные, что тепло в них от инкубатора, а не от жизни, зреющей внутри.

Инкубационный период длится двадцать один день. Прошло три недели. Пошла четвертая. От миссис Дэвис и из брошюры я знала, что помешать могло многое. Старые петухи, истощенные куры. Мог сбоить инкубатор. Температура упадет или поднимется на пару градусов, и всё. Но я никак не соглашалась признать, что они мертвы. Что мне было делать с шестью десятками тухлых яиц? Не отдавать же матери в готовку крошек, которых я представляла себе малюсенькими живыми созданиями из плоти и крови, которые ежедневно втайне ото всех набирались сил, шестьдесят нежных зародышей, чье сердцебиение, как мне казалось, я слушала все эти дни?

Однажды вечером я попросила отца пойти со мной в сарай. Помню, как довольна была мама – я наконец позвала его с собой. Мне было тошно от того, что ее это радует.

И я сказала:

– По-моему, они умерли.

– Как это умерли? – спросил отец.

– Они должны были вылупиться десять дней назад, – объяснила я.

– Десять дней назад? Бог ты мой! Как я не уследил?

Он отодвинул стул, отставил тарелку с мясом и картошкой. Он кинулся в сарай, и мне, чтобы поспеть за ним, пришлось бежать. Срочный случай! Он распахнул дверь сарая – будто кто-то за ней прятался. Но там были только красный свет, молчащие яйца, гул инкубатора.

– Ты вела дневник? – спросил папа.

– На, посмотри! Видишь, все как полагается.

– Ни один не вылупился? – спросил он.

Я обвела рукой сарай.

– Такое случается, – сказал отец. – Нужно выяснить причину и повторить опыт. – Он не хотел, чтобы я падала духом. Хотел, чтобы я продолжала опыты.

– Прежде всего, – сказал он, – надо проверить результаты. – Он вытащил из инкубатора одно яйцо и разбил его о стойку.

Запах пошел за мгновение до того, как оно треснуло.

– Меня сейчас вырвет, – сказала я.

Что делать с разбитым яйцом? Папа переложил смердящие останки в другую руку, достал из инкубатора новое яйцо. Оно раскололось. Пахло оно так же отвратительно. Он велел мне принести из дома мешок для мусора, я держала мешок, а он разбивал яйца и кидал в него. Сперва он действовал неторопливо, но запах становился невыносимым, и он начал колоть яйца одно за другим.

– Важно понять, в чем ошибка, – сказал он. – Выяснить, что пошло не так.

Он спросил, правильно ли была установлена температура. Переворачивала ли я яйца каждый день. Я ответила: да, все было как полагается.

Я понимала, что я сделала не так. Но не могла сказать ему.

Мне надо было проверять яйца на просвет. После первой недели следовало поднести их к яркому свету и посмотреть, есть ли в них красные кровяные прожилки – это бы значило, что яйца оплодотворены. Если нет – такие яйца надо выкидывать. Неоплодотворенные яйца могут испортить все остальные.

Я не могла этого делать. Не хотела смотреть на то, что внутри яйца. Не хотела собственными руками выбрасывать мертвые яйца. Да и мистер Рейнод как-то пообещал, что на этом этапе он мне поможет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза