Читаем Голубой ангел полностью

На сей раз все гораздо сложнее. Аппарат отказывается принимать кредитку Свенсона, отчего тот впадает в панику: он уверен, что незамет­но жизнь его рухнула, на него свалилась беда – что-то связанное то ли с Анджелой, то ли с путешествием на Манхэттен.

Юная кассирша говорит:

– Такого никогда прежде не случалось.

– Попробуйте еще разок, – советует Свенсон. Но и во второй раз не срабатывает.

– Что же такое? – говорит Свенсон. На третий раз он возмущается:

– Что, черт подери, происходит?

Кассирша не подымает на него глаз, сидит, уставившись на экран. Наконец радостно улыбается. Аппарат принял карточку! Свенсон под­писывает талон, и они с Руби уходят.

Пока они стоят в очереди машин у склада, Свенсон пытается пой­мать по радио какую-нибудь музыку.

– Пап, ты не мог бы это выключить? – говорит Руби. Он обиженно выключает радио.

– Извини, – говорит Руби.

– Можешь не извиняться.

Парни на складе никак не могут найти заказ Руби. Проходит пять, десять минут. Свенсон старается сохранять спокойствие, но внутри у него все клокочет. Он нервно постукивает ладонью по рулю. Что-то детское, глубоко в нем сидящее, очень хочет дать Руби понять, сколь­ко неудобств она ему доставляет. Пусть она хоть разочек почувствует себя виноватой.

Руби смотрит прямо перед собой, а Свенсон непрерывно крутится, бросает сердитые взгляды на окошко выдачи. Ему хочется обнять дочку, прижать к себе, сказать, что все будет хорошо, что они с Шерри ее лю­бят и всегда будут любить. Наконец откуда-то появляются их коробки и даже молодой культурист, которого в виде компенсации за задержку по­слали погрузить покупку в машину.

Только выехав на шоссе, Свенсон находит в себе силы завести раз­говор.

– По-моему, ты сделала хороший выбор, – говорит он. – Компьютер очень пригодится, тебе легче будет писать свои работы…

– Истории болезни, – поправляет его Руби.

Надо позвонить Анджеле, думает Свенсон.

– Истории болезни, – послушно повторяет он.

* * *

Три отрывистых удара по стеклу в двери. Так стучит только Анджела.

Днем, вернувшись с Руби из «Компьютер-Сити», он позвонил Андже­ле в общежитие, оставил на автоответчике сообщение – попросил зай­ти к нему в кабинет в понедельник утром. Если бы он позвонил ей до­мой, пришлось бы по телефону рассказывать про встречу с Леном. Нет, лучше уж лично. Тогда это показалось ему мудрым решением. Но теперь ему хочется вскочить и бежать, улететь первым же самолетом на Таити. Или еще куда. В Сиэтл. Он представляет, как сидит в какой-нибудь убо­гой гостинице над порновидеосалоном на краешке шаткой кровати и ему хорошо и спокойно – не то что сейчас.

Анджела, как всегда споткнувшись, входит в комнату. Что она с со­бой сделала? Видно, посвятила День благодарения пирсингу: в губе у нее очередной шарик, новая серьга в ноздре, на подбородке – крохотная се­ребряная козлиная бородка. Наверное, дырки уже имелись. А дополни­тельные украшения нацепила, чтобы порадовать родителей. Ее образ Безумного Макса [23] дополняет вампирский макияж: белая пудра, черная губная помада, тени цвета копоти. В целом скорее похоже не на Безум­ного Макса, а на героиню «La Strada» [24]. В глазах притаился страх, будто ее кто-то преследует. Не обидели ли ее дома? Может, родители разыгры­вали из себя доброжелательных простачков специально для Свенсона?

Анджела бросается в кресло. Говорит непривычно громко и резко:

– Ненавижу, когда вы на меня так смотрите.

Она что, за праздники совсем спятила? Или ее доконали выходные с родителями? Все эти украшения – только внешние симптомы. Свенсон читал, что шизофрения порой проявляется внезапно, в юности, часто когда человек покидает родительский дом. Должно быть, случилось не­что ужасное. Свенсону безумно хочется дотронуться до нее, утешить, но он вспоминает, что в прошлый раз, когда он себе это позволил, одно по­влекло за собой другое.

История их отношений такова, что простой жест сострадания мо­жет быть истолкован как заигрывание.

– Как «так»? – спрашивает Свенсон.

– Как на собственный обед.

– Извините, – говорит Свенсон. – Поверьте, я вовсе не хотел смотреть на вас, как на обед.

Или она уже догадалась, что Лен не пожелал читать ее роман? Поня­ла, что с хорошими известиями Свенсон позвонил бы ей домой. Ее судь­ба на перепутье, и ему выпала завидная участь – сообщить, что переме­нится она к худшему. Нет, надо ей просто соврать. Свенсон в последнее время поднаторел во лжи.

– Я оставил ваш роман Лену Карри. Он сказал, что чудовищно занят, но при первой же возможности его посмотрит. Естественно, может случиться, что он так и будет занят, а потом сделает вид, что прочел, и ото­шлет назад. – Это не совсем вранье. Он оставил роман Лену. Или еще где-то.

– Когда я могу ему позвонить? – спрашивает Анджела.

– Как вы провели День благодарения?

– Отвратительно. Так когда будет уместно позвонить вашему издателю? Спросить, прочел он или нет?

– Так не принято! – говорит Свенсон. – Думаю, ему это вряд ли по­ нравится. Боюсь, он тогда решит вообще его не читать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза