Голубой бриллиант (Сборник)

присмотришься - тревога и неуверенность, - продолжала она с

холодной неприязнью. - Как будто ворвались в чужой дом

незванными и алчно хватают, жрут и куражатся.

Евгения коробили ее слова, он решил смягчить

раздражение лестью:

- А ты производишь впечатление. На тебя мужики клали

глаз. Даже Анатолий Натанович, уж на что избалованный

женским вниманием, удостоил тебя комплиментом. Между

прочим, напрашивается в гости.

268

- К нам? В гости? - В больших темных глазах Тани

вспыхнули недобрые огоньки.

- А что? Почему бы и нет! С таким человеком, как

Яровой, любой сочтет за честь...

- Неприятный тип. Отвратительный и самоуверенный

нахал.Бледное лицо Тани скривило брезгливую гримасу, голос

прозвучал сухо и раздраженно.

- Ну, Танечка, это ты напрасно. Анатолий Натанович - это

фигура! Звезда первой величины на небосклоне бизнеса. Он

вхож и в Кремль и в "Белый дом". С ним советуются и

прислушиваются даже на самом верху.

- А то я не знаю, кто сидит в Кремле и в "Белом доме"?

Такие же Натановичи. Вор на воре. Как будто ты там не

знаешь.

Сам-то он знал цену и кремлевским и белодомовским, и

тому же Яровому, знал, конечно, но вслух об этом не говорил.

Вслух он афишировал себя как "законопослушного гражданина

и честного предпринимателя-банкира". У Тани на этот счет

были свои и не безосновательные сомнения. И то, что она

сходу отвергла Анатолия Натановича, Евгению не

понравилось: это путало его расчеты и планы. И он сказал

примирительно:

- От Ярового, Танечка, многое зависит. В том числе и

наше благополучие. Можно сказать, всё зависит. Он может

помочь, поддержать и даже облагодетельствовать. А может и

разорить. Такое время. Рынок. Приходится идти на

компромисс.

- Не надо меня убеждать. Я прекрасно понимаю, в какое

время мы живем.

- Вот и хорошо, - поспешно перебил ее Евгений. - Ради

деда, ради благополучия иногда надо пересилить себя,

поступиться принципом. Тем более, что я его уже пригласил, то

есть, дал согласие...

- Согласие на что? - съязвила Таня.

- Ну, на встречу у нас в доме.

Продолжать разговор на эту тему Таня сочла

бессмысленным. Сейчас ее волновало произошедшее с ними

в пути: пуля, спрятанная в кармане пиджака. Ее охватывал

страх, он поселился в ней внезапно, и теперь со все

нарастающей силой пронизывал ее насквозь. Ей надо было

выяснить все до конца, именно сейчас, не откладывая, пока

Евгений не выбросил и не перепрятал "вещественное

269

доказательство", и она спросила, глядя на мужа цепким

сверлящим взглядом, который всегда требовал правды, и

только правды:

- Что тебе Саша передал "на память"?

- Мне? Саша? Когда? - стушевался Евгений.

Неожиданный вопрос смутил его, на чистом гладком лице

выступили багряные пятна. Он не предполагал, не ожидал

такого вопроса. А Таня решила не заставлять его лгать и

выкручиваться, спросила в лоб:

- Кому предназначалась пуля?

Но он все-таки продолжал свое:

- Какая пуля? - невинным голосом спросил Евгений, но

суетливый взгляд его выдавал замешательство и не

выдерживал поединка.

- Та, что в кармане пиджака, - твердо и с укором

ответила Таня и прибавила, отведя глаза: - Не надо лгать.

Женя. Я тебе уже говорила: недоверие и ложь к добру не

приведут. - Лицо ее помрачнело.

Его удручала прозорливость жены, он понимал ее

правоту, звучавшую, как обвинение.

- Хорошо, дорогая, я с тобой согласен, - виноватой

скороговоркой пролепетал Евгений. Бегающий смущенный

взгляд его выражал растерянность, решимость и сожаление. -

Я не лгал, я просто не хотел тебя расстраивать. Ты же знаешь,

есть благая, или как там - святая ложь, ложь во спасение.

Знаешь, какая преступность в стране: мафия, рэкетиры,

разбои, грабежи, убийства. Я тебя уже предупреждал об

осторожности: у деятелей моего уровня есть враги.

- И они стреляли в тебя? - стремительно спросила Таня.

Голос ее звучал холодно и твердо.

- Сказать определенно, что в меня, я не могу. Возможно,

и в меня. Но, возможно, и по ошибке: приняли меня за какого-

то другого. Но ты не придавай этому особого значения.

- Жить в страхе, постоянно чувствовать свою

беззащитность - это невыносимо. К этому нельзя привыкнуть.

- Привыкают, - с деланной беспечностью сказал он. - А

как же на войне?..

Сказал и понял, что это легкомысленное сравнение

сорвалось у него случайно. Чтобы упредить ее ответ, он

поспешно продолжал:

- Все живут в страхе. Даже Ельцин и его окружение.

Такое время, дорогая. Не мы с тобой его создали. Нам его

навязали. И чтоб выжить, надо приспосабливаться, уметь

270

находить компромиссы. Кто не сумеет, тот погибнет. Жестокая