Голубой дом

Ей недоставало запаха мужского пота, но под ее пальцами щедро разливался любовный сок. Майя понюхала руку. Это было здорово.

Майя приняла ванну, слушая «Soul Sacrifice». Она думала об Алене. Может быть, он слышит, как в старом доме снова зазвучали звуки гитары Сантаны? Соло на барабане все продолжалось, и Майя видела улыбки, расцветающие на лицах родителей. Ей часто хотелось привезти несколько пластинок Еве и послушать их вместе с ней, попивая виски. Она вылезла из ванны и, поднявшись в спальню, оделась.

Глава 14

У ЕВЫ не оказалось проигрывателя. Майя совсем об этом забыла.

— Если хочешь, приезжай ко мне их послушать, — предложила она матери.

— Майя, да на черта мне сдались эти пластинки!

— Ну ладно. Я-то, наоборот, думала, что тебе это доставит удовольствие… Иногда я спрашиваю себя, любила ли ты моего отца…

— Ну вот опять! Я же тебя не спрашиваю, любишь ли ты Пьера.

— Что ты сделала, чтобы он отказался от наркотиков?

— Да о чем ты говоришь? Тогда мы все сидели на наркотиках!

— Да, но ты-то от этого не умерла!

— Ну, скажи, что это я его убила! И ты туда же!

Ева метнула на дочь презрительный взгляд.

— Я этого не говорила! Просто ты всегда была материалисткой, твердо стояла на земле, а отец был не от мира сего… А Архангел, что с ним стало?

— Не знаю.

— Ты что же, хочешь сказать, что вы совсем потеряли друг друга из вида?

— Вот именно.

— Странно… Ведь вы все трое были так близки… Он тебя бросил?

— У нас не было никаких обязательств друг перед другом. Свобода была нашей единственной ценностью.

— А ты никогда не думала о том, что свобода через край называется эгоизмом? Во имя своей свободы ты бросила меня! Во имя своей свободы вы дали отцу умереть! Каждому свой кайф, даже если это не приводит ни к чему хорошему так? И если кто-то оказался в дерьме, это его трудности! Ты так думала?

— Майя, ты меня достала! Тебе больше нечем заняться, кроме как меня доставать? Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?

— Странно, правда? Обычно именно родители достают своих детей, а не наоборот. По правде говоря, ты меня тоже достала! Я часто думала, как могло случиться, что моя мать и я настолько друг на друга не похожи! Ты злая! То, что ты — дочь нацистов, не дает тебе права отказываться от своих обязательств! Что ты сделала, чтобы заслужить прощение за кровь, пролитую твоими родителями, которых ты так стыдишься? Что ты делала, кроме того, что рисовала потоки крови? Вышла замуж за еврея? Зачем? Из любопытства, провокации? Во всяком случае, если ты хотела таким образом заполучить ключ в рай, у тебя ничего не вышло!

— Майя, убирайся из моего дома! Я не хочу больше тебя видеть! Никогда!

Ева схватила дочь за воротник жакета, вытолкала ее за порог и с силой захлопнула дверь.

Но Майе было наплевать.

— Да здравствует свобода! — закричала она на весь сад.

Едва она вернулась домой, зазвонил телефон. Это был Пьер. Как и прежде, основным поводом для звонка была Мари. Когда Майя подошла к телефону, это, кажется, немного утихомирило его ревность. Потом, положив трубку, Майя сказала себе: когда девочки еще немного подрастут, я смогу наконец стать полностью свободной. И тут она поняла, что никогда еще не была свободной настолько, насколько ей хотелось бы. Но, если свобода и в самом деле привилегия эгоистов, Майя предпочла бы оставаться зависимой от тех, к кому была привязана.

Она не привела в порядок кухню со вчерашнего вечера. Она снова вспомнила об остатках рагу по-лангедокски, которые залепляли дно и стены кастрюль, когда она была маленькой. Может быть, это тоже свобода… Даже в ничтожных мелочах.

В этот вечер Майя не поехала на аперитив к Эжену. Ей не хотелось делить Мориса с другими. Только не сейчас. Было девять вечера. Майя включила телевизор. Морис не звонил. Она решила не звонить первой. В конце концов, ей есть чем заняться. Завтра она продолжит разбирать вещи на чердаке…

Но, когда наступило завтра, Майя так и не занялась разборкой вещей. Она поднялась на чердак, и, как всякий раз, ее взгляд упал на плетеный соломенный короб, набитый 16-миллиметровыми пленками. Он стоял на кинопроекторе «Paillard Bolex». На каждой бобине была наклейка с датой съемки.

Майя установила проектор объективом к белой стене гостиной, закрыла ставни и выключила свет. Затем включила проектор. Перед ней замелькали черно-белые кадры. Сердце Майи забилось. Кадры были нечеткие, прыгающие, беззвучные — лица только шевелили губами. Тогда Майя включила проигрыватель и поставила пластинку Леонарда Коэна. Но тишина не хотела исчезать. Майя увеличила громкость. Теперь музыка заглушила тихое стрекотание проектора.

Susanne… Susanne takes you down to her place near the river… And you know that she will trust you for you've touched her perfect body with your mind… And Jesus was a sailor…[17].