Голубой дым

— Господи! Я так изнервничалась... Не обращайте внимания! Здравствуйте. У меня даже, простите пожалуйста... Петя, здравствуй... а тут, понимаете, мальчишка на велосипеде... по краешку... — «Что я мелю?! Что я мелю?!! Господи! Помоги мне... При чем тут?» — думала она между тем, делая отчаянные попытки унять волнение и обрести себя. — Здравствуйте, — сказала она опять, когда с ней стали здороваться тоже смущенные и улыбающиеся женщины. — Ну как вы доехали? А я, вы знаете, просто накричала на этого паршивца. Поезд идет, а он по самому краешку... Что вы говорите? Петя, ты бы нас познакомил. Давайте мне эту авоську. Давайте, давайте, даже не думайте, что я вам позволю... Петя, ну что же?

— Так вот они! — со смехом отозвался он. — Все мои трииванны! Вот эта, с авоськой, Полина Ивановна старшая... А это, значит... мать-одиночка...

— Очень приятно, — сказала Дина Демьяновна, пожимая широкую и сухую руку Марии Ивановны и чувствуя, что самая главная сейчас, самая важная, самая хорошая женщина на свете собралась уже поцеловать ее. Она тоже потянулась к ней, похолодев от радости, что эта добрая женщина сейчас расцелует ее по-родственному, но не дотянулась, не решилась первой, а Мария Ивановна тоже как будто бы не решилась... И обе, почувствовав неловкость, смутились еще больше.

— Да поцелуйтесь вы! — сказал Петя Взоров, посмеиваясь над их нерешительностью.

Дина Демьяновна, уже отпустив руку Марии Ивановны, снова порывисто приблизилась к ней, и они, обняв друг друга, чмокнулись, отчего Дина Демьяновна чуть было не упала, потому что Мария Ивановна в неловкости неосторожно толкнула ее в спину, когда обнимала. Обе они покраснели, у Дины Демьяновны даже слезы выступили на глазах, хотя она и смеялась вместе со всеми.

— Та-ак! — сказал Петя Взоров. — А эта вот младшенькая...

— Хватит тебе, Петруша, — прервала его третья сестра и вдруг обняла и поцеловала Дину Демьяновну. — Я Вера Ивановна, — сказала она. — Или просто тетя Вера. Вот и познакомились. Беленькая-то какая! Не загорела. Совсем бледненькая...

Между тем, разговаривая и собираясь с мыслями, успокаиваясь, все наконец-то разобрались с самими собою и со своими чувствами и пошли не торопясь к дому: впереди шли Дина Демьяновна с Петей, а за ними, изрядно поотстав, все три Ивановны. Петя нес тяжелую сумку, а Дина авоську с апельсинами и с двумя батонами, румяными и яркими, как и апельсины.

— Ты что так разволновалась? — спрашивал потихонечку Петя Взоров и улыбался.

— Не знаю. Вообще-то, по-моему, понятно...

— Не ожидала увидеть таких вот... земноводных? Они у меня добрые... ты их не бойся.

— Вообще ты знаешь, — сказала Дина Демьяновна, убыстряя шаг, — мне это слышать... Это, знаешь, говорить так о своих... Странно.

— А я ничего плохого не говорю. Я говорю, что именно ты, а не я, могла так подумать... Неказистые в общем-то. Что уж тут! Могла. Вон, посмотри. Видишь? Моя родня. Вон идут — тяжело, весомо... Чем не земноводные? Вот так и ходят по земле — шлеп, шлеп... Разве не похоже?

— Тебе не стыдно?

— А почему сразу стыдно? Я-то ведь не стыжусь своей родни. Видишь, коренастенькие все. Топ и топ... Полюбуйся. Это и твоя теперь родня... Тетя Вера, тетя Поля и мама. А? Как ты на это смотришь? Под каким углом? Посмотри, ни тени благородства! Смотри какие! А плечи? А руки? Такая стукнет разок, и, как говорится, копыта откинешь. А? Ну что же ты молчишь? Согласна или обиделась? Обиделась... Ну что ты! Я ведь шучу. И все-таки признайся, не ожидала увидеть таких красавиц? Верно? Не ожидала?

— Перестань... Уши вянут.

— Нет, а если всерьез. Не ожидала? Оттого и смутилась, да?

— Я ведь и в самом деле обижусь, — сказала Дина Демьяновна с раздражением.

Но Петя Взоров, словно и не слышал ее, улыбался и говорил с чуть приметным придыханием: — В нашем роду все женщины всегда были некрасивые и вот такие широкобедрые и широкоплечие. И заметь, одна только мать вышла замуж, даже дважды, а сестры ее... Обе гуляли когда-то, девками были, а привязать к себе никого не сумели. Видишь, какая история. Демьян Николаевич увидит их и грохнется об пол. Он у тебя породистый, и вдруг такая родня. — Тебе доставляет удовольствие?

— А что?

В голосе Дины Демьяновны прорвалась лютая злость, а Петя Взоров тоже вдруг с ненавистью взглянул на нее и повторил с вызовом:

— А что?

— Ты приехал поссориться?

— А что?

— Что все это значит?

— А то, что ты очень обидела меня.

— Господи, да чем же?

— Своей реакцией.

— Какой реакцией?

— Там, на платформе, когда моих увидела, У тебя ноги подкосились. «Вот так родня!» Я ведь видел, я заметил. Да и мудрено не заметить! Когда тебя мама хотела поцеловать, ты с такой брезгливостью откинулась от нее, что все это заметили, не только я. Разве не обидно?

— Ты идиот! Ты совсем не понимаешь людей... Ты... ты... перестань сейчас же, иначе я взбешусь!