Голубой лабиринт

Присутствие на процессе вскрытия никогда не входило в список любимых занятий лейтенанта Питера Англера. И дело было не в том, что он не выносил вида крови — за свои пятнадцать лет службы он повидал достаточно тел: застреленных, заколотых, изрезанных, раздавленных машинами, отравленных, избитых, попавших под поезд. Не стоило упоминать и о его собственном ранении. К тому же, Питер Англер не был рохлей, и всегда был при необходимости готов достать свой пистолет и применить его — ему уже около дюжины раз приходилось это делать. Он привык иметь дело с насильственной смертью. Но ему становилось неуютно от того, как патологоанатом с клинической холодностью разбирал труп по кусочкам, — орган за органом — обрабатывал каждую деталь, фотографировал, комментировал... даже шутил. У Англера все это вызывало дискомфорт. Это, и, конечно же, запах. Но с годами он смирился с необходимостью присутствия на этом неприятном процессе и подходил к ней, как и ко всему остальному, стоически.

Однако в этом вскрытии было кое-что, что делало его особенно жутким. Англер побывал во многих прозекторских, но никогда не видел, чтобы за процессом вскрытия наблюдал отец жертвы.

В комнате присутствовало пять человек — живых: Англер, один из его детективов, Милликин, судебный патологоанатом, ответственный за вскрытие, его ассистент, сморщенный и сгорбленный, как Квазимодо, и специальный агент ФБР Алоизий Пендергаст.

Разумеется, Пендергаст присутствовал здесь неофициально. Когда он передал свою странную просьбу Англеру, первым побуждением лейтенанта было отказать ему. В конце концов, агент никоим образом не посодействовал следствию до сего момента. Но Англер несколько раз проверил Пендергаста и выяснил, что, хотя он был известен в Бюро своими нестандартными методами ведения дел, результаты его работы оказались весьма впечатляющими. Англер никогда не видел досье, которое бы одновременно было переполнено таким количеством похвал и порицаний. Поразмыслив, он, в конце концов, решил, что не стоит лишать этого человека доступа к процедуре вскрытия. К тому же, это был его сын. Вдобавок ко всему, у Англера было ощущение, что Пендергаст нашел бы способ присутствовать на вскрытии вне зависимости от его мнения.

Патологоанатом, доктор Константинеску, похоже, тоже знал Пендергаста. Константинеску больше походил на добродушного сельского врача, чем на судмедэксперта. Присутствие специального агента ФБР явно его взбудоражило, он вел себя напряженно и нервно, как кот, попавший в новый дом. Время от времени он бормотал в висячий микрофон свои медицинские наблюдения и комментарии, прерывался, бросал через плечо взгляд на Пендергаста и снова продолжал. Ему потребовался почти час на внешний осмотр, что было замечательно, учитывая почти полное отсутствие улик, которые можно было бы обнаружить, пометить или собрать. Удаление одежды, фотографии, рентгеновские снимки, взвешивание, тесты на токсичность, поиск различных отметин — все это, казалось, длилось бесконечно. Как будто патологоанатом смертельно страшился совершить ошибку или совершенно не желал продолжать работу. Помощник, который проявлял явное нетерпение, перекладывал инструменты и переминался с ноги на ногу. На протяжении всего процесса Пендергаст неподвижно стоял позади всех остальных. Медицинский халат, подобно савану, окутывал его. Серебристые глаза, перемещавшие свой взгляд с мертвого сына на Константинеску и обратно, смотрели непроницаемо и ничего не выражали. Сам Пендергаст хранил абсолютное молчание.

— Никаких явных внешних травм: ушибов, гематом, колотых ран или других увечий, — сказал патологоанатом в микрофон. — Первоначальное внешние обследование наряду с рентгеновскими данными указывает на то, что смерть вызвана повреждением шейных позвонков С3 и С4, что было достигнуто поперечным вращением черепа, вследствие чего позвонки были смещены, и наступил спинальный шок.

Доктор Константинеску отступил от микрофона и снова прочистил горло.

— Мы... эм... мы собираемся приступить к внутреннему обследованию, агент Пендергаст.

Пендергаст остался неподвижен, за исключением, может быть, малейшего наклона головы. Он был очень бледен — Англер никогда не видел столь бледного человека. Чем больше он узнавал этого Пендергаста, тем меньше симпатизировал ему. Этот человек был явно из тех, кого современная молодежь называла фриками.

Англер снова обратил свое внимание на тело, лежавшее на каталке. Молодой человек был в отличной физической форме. Глядя на крепкую мускулатуру трупа и черты — изящные даже после смерти — он вспомнил некоторые описания Гектора и Ахиллеса, вспомнил, как они были изображены на черной глиняной посуде.

Мы собираемся приступить к внутреннему обследованию. Недолго этому телу оставалось сохранять свою прежнюю красоту.