Голубой Марс

В Дингбоше, как и в большинстве поселений в южных горах, по-прежнему преобладала экономика дарения, и, когда Ниргал с друзьями остался там на ночь, им пришлось принять кучу подарков. Местные были довольны тем, что он расспрашивал о бассейне, который они называли то маленькой подковой, то верхней рукой.

– О нем нужно позаботиться, – сказали они и предложили ему помочь начать.

И они небольшим караваном отправились к горному амфитеатру. Там сбросили снаряжение на гребне возле дома-валуна и расчистили первое небольшое поле от камней, выложив ими стены участка. Двое из местных, кто имел опыт в строительстве, помогли ему сделать на валуне первый надрез. В процессе шумного бурения некоторые из жителей Дингбоша вырезали на поверхности скалы надпись на санскрите: «Ом мани падме хум», какая прежде встречалась на многочисленных камнях мани в Гималаях, а теперь и повсюду в южных горах. Местные откололи фрагменты породы между жирными наклонными буквами, так что буквы резко выделились на грубом, более светлом фоне. Что же до самого каменного домика, у него в итоге должны были появиться четыре комнаты, высеченные из валуна, двухкамерные стеклопакеты, солнечные батареи для обогрева и энергоснабжения, растопленная из снега вода, закачанная в резервуар, расположенный выше на гребне, и туалет с ванной.

А потом они ушли, полностью предоставив бассейн Ниргалу.

Несколько дней он просто ходил по нему, все осматривая. Лишь крошечная часть бассейна должна была превратиться в его ферму – лишь несколько небольших полей, окруженных низкими каменными стенами, и теплица для выращивания овощей. И надомное производство – только он пока не знал чего. Едва ли оно будет самоокупаемым, но поможет обжиться. Начать проект.

А все остальное – территория самого бассейна. Сквозь расщелину на западе, где предполагалось устроить водораздел, теперь проходил небольшой канал. На вогнутой стороне скалы, обращенной к солнцу и укрытой от ветров, уже существовал свой микроклимат. Ниргалу предстояло стать экопоэтом.

Прежде всего ему надлежало изучить землю. При том, что его проект удивительным образом заполнял каждый его день, требуя переделать множество дел, у него не было ни схемы, ни расписания, ни сроков. Ему не с кем было советоваться, и каждый день в последние часы летнего солнца он ходил вдоль гребня и осматривал бассейн в слабеющем свете. Бассейн уже был колонизирован лишайником и другими первопоселенцами; впадины заполняли каменистые пустыни, а на солнечных участках были мелкие мозаики арктического грунта, где на красной почве, менее сантиметра толщиной, росли холмики зеленого мха. Талая вода струилась многочисленными ручейками по потенциальным террасам, мелким диатомовым оазисам, опадая на дно бассейна, чтобы встретить гравий вади, служащий выходом на более низкий участок – ровную поверхность будущего луга за остаточным ободом кратера. Ребра, располагавшиеся выше по бассейну, служили естественными дамбами, и, немного подумав, Ниргал засыпал их галькой и плотно выложил ее таким образом, чтобы высота ребер увеличилась на один-два камня. Теперь талая вода собиралась в луговых прудах, ограниченных мхом. То, что он задумал, было осуществлено в болотах к востоку от Сабиси, и он звонил жившим там экопоэтам, расспрашивая их о совместимости видов, скорости роста, почвоулучшителях и прочем. В его сознании постепенно рождалось видение того, каким должен быть бассейн, а когда во втором марте наступила осень, год тогда стремился к афелию, он стал понимать, как сильно вечер и зима влияли на ландшафт. И ему оставалось лишь ждать.

Семена и споры он сеял вручную, доставая их из сумок или сосудов, чувствуя себя образом с полотна Ван Гога или из Ветхого Завета – это было странное ощущение власти и беспомощности, действия и подчинения судьбе. Он договорился, чтобы ему привезли большое количество растительного грунта и высыпали на некоторые из его полей, а затем сам распределил его тонким слоем. Добавил червей из университетской фермы в Сабиси. «Черви в бутылке», Койот теперь именно так называл жителей городов. Наблюдая за извивающейся массой влажных скользких тел, Ниргал содрогнулся, а потом выпустил их на новые участки. Иди, червячок, живи себе в земле. Он и сам, когда ходил по утрам после душа, когда светило солнце, чувствовал себя не более чем влажных скользким телом. Разумные черви, вот кем все они были.