Голубой Марс

Они стали подниматься через лес, время от времени останавливаясь, чтобы проследить взглядом за быстрым животным. Видели крупную джунглевую курицу, которая стояла и смотрела на них, словно одинокая гиена… Зо сама испытывала удовольствие от прогулки. Иссей же держался сдержанно и невозмутимо, а его мысли было невозможно предугадать – и это было характерно для многих стариков, а то и вообще для всех. Большинство древних, которых встречала Зо, казались ограниченными в сильно искривленном пространстве-времени собственной значимости и собственных ценностей. И поэтому все то, чем они дорожили, теряло свою ценность в зависимости от того, как крепко старики были привязаны к своим «миражам». Старики превращались в Тартюфов – или ей так только казалось? – лицемеров, которых она на дух не переносила. Она презирала стариков и их «прелестные» ценности. Но этот, похоже, был не таким. И ей хотелось общаться с ним еще.

Когда они вернулись в деревню, она погладила его по голове.

– Было весело. Я поговорю с твоей подругой.

– Спасибо.

Через несколько дней она позвонила Энн Клейборн. Лицо, возникшее на экране, выглядело отталкивающе, словно череп.

– Здравствуйте, я Зоя Бун.

– И?

– Меня так зовут, – добавила Зо. – Так я представляюсь незнакомым.

– Бун?

– Я дочь Джеки.

– А-а.

Она явно не любила Джеки. Это была распространенная реакция: Джеки замечательно удавалось устраивать всё так, чтобы люди ее ненавидели.

– А еще я дружу с Саксом Расселлом.

– А-а.

На этот раз понять ее чувства оказалось невозможным.

– Я рассказала ему, что собираюсь отправиться в систему Урана, и он сообщил, что вам, возможно, будет интересно присоединиться.

– Он так сказал?

– Да, сказал. Поэтому я и позвонила. Я собираюсь на Юпитер, а потом на Уран, две недели буду на Миранде.

– На Миранде! – воскликнула она. – Так кто ты такая, говоришь?

– Я Зо Бун! У вас что, склероз?

– Миранда, говоришь?

– Да. Две недели. А если мне понравится, может, и больше.

– Если тебе понравится?

– Да. Я не остаюсь там, где мне не нравится.

Клейборн кивнула, словно только это было единственное из сказанного, что имело смысл, и Зо нарочито серьезным тоном, как если бы обращалась к ребенку, добавила:

– Там много камней.

– Да, да.

Долгая пауза. Зо изучала лицо на экране. Худое и сморщенное, как у Расселла, только почти все морщины тянулись вертикально. Лицо, будто высеченное из дерева. Наконец она ответила:

– Я подумаю над этим.

– Вам следует пробовать новое, – заметила Зо.

– Что?

– Вы меня слышали.

– Это Сакс тебе сказал?

– Нет, я спрашивала о вас у Джеки.

– Я подумаю над этим, – повторила она и оборвала связь.

«Ну и ладно», – подумала Зо. Она все же попыталась и теперь чувствовала себя благородной, хотя и остался неприятный осадок. Эти иссеи как-то умели затягивать других в свою реальность, и еще они все были сумасшедшими.

И непредсказуемыми: на следующий день Клейборн ей перезвонила и сказала, что согласна лететь.

При личной встрече Энн Клейборн оказалась такой же сморщенной и высушенной на солнце, как и Расселл, но еще более молчаливой и странной: желчной, неразговорчивой, склонной к кратковременным вспышкам раздражительности. Она пришла в последнюю минуту перед отбытием с одним только ранцем и узкой наручной консолью, одной из новейших моделей. Ее кожа была орехово-коричневой, в жировиках, бородавках и шрамах в местах удаления различных воспалений. Долгая жизнь, проведенная на природе, в том числе в ранние годы, когда имелось сильное ультрафиолетовое излучение… Короче говоря, она хорошенько поджарилась. Она спеклась, как сказали бы в Эхо. Серые глаза, тонкий, как у ящерицы, рот, полоски от уголков рта до ноздрей, как глубокие засечки, сделанные топором. Суровее этого лица не могло быть ничего.

Неделю, что они летели на Юпитер, Энн провела в маленьком судовом парке, прогуливаясь меж деревьев. Зо предпочитала сидеть в обеденном зале или в большом обзорном пузыре, где по вечерам собиралась немногочисленная группа людей, чтобы принимать пандорф, играть в го, курить опиум и смотреть на звезды. Энн она видела редко.