Голубой Марс

Вскоре они подошли к старому жилому зданию «Праксиса». Его стены густо оплел плющ, белый гипс обесцветился, голубые ставни потускнели. Мишель заметил, что его хорошо было бы привести в порядок, но Майе нравилось и так: отдавало стариной. На третьем этаже она заметила старое окно кухни и балкон, а рядом – окно Спенсера. Сам он должен был быть дома.

И они вошли в ворота, поздоровались с новым консьержем, и действительно – Спенсер оказался дома, по крайней мере, физически: он скончался несколько часов назад.

Это ничего особо не меняло. Майя не виделась со Спенсером Джексоном годами, как не особо виделась, даже когда они были соседями, и вообще не так уж хорошо его знала. Его вообще никто не знал хорошо. Спенсер был одним из самых загадочных членов первой сотни, а это говорило о многом. Он всегда держался сам по себе, жил собственной жизнью. И часть своей жизни на поверхности пользовался вымышленным именем – он шпионил для сил безопасности в каньоне Касэя почти двадцать лет, вплоть до ночи, когда они взорвали город и спасли Сакса и его самого. Двадцать лет играть чью-то роль, следовать легенде, ни с кем не разговаривать по душам, – какой отпечаток могли наложить эти годы? Но Спенсер всегда был замкнут, скрытен, весь в себе. Так что это, может быть, ничего не меняло и для него. Он вроде бы хорошо себя чувствовал все эти годы в Одессе, постоянно проходил терапию у Мишеля, временами много пил, но здорово было иметь такого соседа и друга – спокойного, верного, надежного. И он, безусловно, продолжал работать: его проекты с конструкторами-богдановистами никогда не останавливались – ни во время его двойной жизни, ни после них. Он был выдающимся конструктором. И его наброски, сделанные ручкой, были прекрасны. Но что происходит с человеком после двадцати лет двойственности? Может быть, все его личности стали ложными. Майя никогда об этом не задумывалась и не могла такого себе представить. И сейчас, собирая его вещи в пустой квартире, она размышляла над тем, что никогда не приходило ей в голову прежде, – как Спенсеру удавалось жить так закрыто? Это было очень странное достижение. В слезах она сказала Мишелю:

– Ты должен был обо всех думать!

Он лишь кивнул. Спенсер был одним из его лучших друзей.

А в следующие несколько дней на его похороны прибыло на удивление много людей. Сакс, Надя, Михаил, Зейк и Назик, Роальд, Койот, Мэри, Урсула, Марина и Влад, Юрген и Сибилла, Стив и Мэриан, Джордж и Эдвард, Саманта – это напоминало собрание оставшихся членов первой сотни и ближайших к ним иссеев. Майя смотрела на знакомые лица и с горечью в сердце осознавала, что они будут встречаться так еще долго. Съезжаться со всего света, каждый раз меньшим числом, до тех пор, пока однажды кому-нибудь не позвонят и он не поймет, что остался последним. Ужасная судьба. Но Майя не думала, что она достанется именно ей: она не сомневалась, что умрет до этого. Она резко сдаст или ее настигнет что-нибудь другое – если придется, она готова даже броситься под трамвай. Все что угодно – лишь бы избежать такой участи. Ну, или не так уж все. Броситься под трамвай было бы одновременно слишком малодушно и слишком храбро. Она надеялась, что умрет прежде, чем дойдет до этого. О, волноваться не стоило: смерть обязательно придет. Причем задолго до того, как ей захочется умереть. И вообще, может, оказаться последним человеком из первой сотни не так уж плохо. Новые друзья, новая жизнь – не этого ли она теперь искала? Не были ли эти старые печальные лица для нее препятствием в достижении этой цели?

Она грустно стояла, слушая короткую церемонию прощания и быстрые надгробные речи. Говорившие, казалось, терялись, не зная, что сказать. Здесь присутствовало много людей из Да Винчи, коллег Спенсера в его конструкторские годы. Его явно многие любили, чего Майя никак не ожидала, хоть и сама его любила. Удивительно, как такой скрытый человек мог привлечь к себе стольких людей. Наверное, каждый по-своему объяснял пробелы, что в нем были, и любил его как частичку себя. Все они так делали – просто так устроена жизнь.

Но теперь его не было. Они спустились в гавань, и инженеры выпустили гелиевый шарик, а когда он поднялся на стометровую высоту, из него начал медленно высыпаться прах Спенсера, становясь частью тумана, голубизны неба, медных оттенков заката.