Голубой Марс

Гиппокамп был одним из особых участков мозга, которые при прохождении процедуры получили сильную стимуляцию. Это означало, что лимбическая система Сакса, раскинувшаяся под гиппокампом, как сетка под грецким орехом, также была стимулирована, словно орех подпрыгивал на батуте из нервов, и тот резонировал или даже издавал пружинящие звуки. Так Сакс ощутил то, что, несомненно, должно было превратиться в поток эмоций: он не чувствовал ничего определенного, а все эмоции сразу, примерно одинаковой глубины и свободные от всего. Радость, печаль, любовь, ненависть, возбуждение, уныние, надежда, страх, щедрость, жадность – многие из них не отвечали противоположным себе и большинству других эмоций, что в нем бурлили. Итогом этой перенасыщенной смеси – во всяком случае для Сакса, который сидел на скамье возле сводчатых отсеков и тяжело дышал, – стало безудержно набирающее силу ощущение, будто все вокруг приобретает смысл. Оно то раздирало душу, то наполняло сердце – словно его грудь распирало от океанов облаков, и он едва мог дышать. Это походило на ностальгию в энной степени, нечто всеохватывающее, даже, может быть, блаженство – чистая возвышенность чувств, вызванная уже тем, что он просто сидел там, просто был жив! Но во всем этом присутствовала острая боль потери, сожаление об ушедшем времени, страх смерти, страх всего, скорбь по Мишелю, по Джону, по всем. Это так разнилось с привычным спокойствием Сакса, которого порой и вовсе называли флегматичным, что он почти потерял контроль над собой – не в силах пошевелиться, он несколько минут лишь горько сожалел о том, что вообще задумал подобный эксперимент. Это было так глупо и безрассудно – теперь его все будут вечно ненавидеть.

Растерянный, почти ошеломленный, он решил попробовать прогуляться – может быть, это прояснит его разум? Оказалось, что идти он мог: поднялся со скамьи, выровнялся, удержал равновесие и двинулся вперед. Он старался обходить других, блуждавших, каждый в своем мире, не обращая на него внимания так же, как и он на них, – они проходили друг мимо друга, точно мимо неодушевленных предметов. А потом он оказался на открытом просторе прилегающей к Андерхиллу территории, обдуваемый прохладным утренним ветерком, прошел мимо соляных пирамид под необычно голубым небом.

Остановился и посмотрел вокруг, задумался, удивленно хмыкнул и замер на месте – ноги на миг перестали его слушаться. Внезапно он вспомнил все.