Голубой Марс

Ну не так чтобы вообще все. Он не мог, например, сказать, что ел на завтрак 13 августа-2 2029 года – в этом результат подтверждал предположение, что события, связанные с естественной активностью, не различались настолько, чтобы запоминать их индивидуально. Только в общих чертах… в конце 2020-х он начинал свои дни в юго-западном углу сводчатых отсеков, где делил спальню верхнего этажа с Хироко, Евгенией, Риа и Ивао. Когда эта спальня возникла перед его мысленным взглядом, в голове у него замелькали эксперименты, происшествия и разговоры. Узел в пространстве-времени, заставляющий вибрировать всю сеть, сплетенную из дней. Красивая спина Риа, моющей подмышки в другой части комнаты. Обидные слова, сказанные по небрежности. Влад, рассуждающий о вырезании генов. Они с Владом стояли на этом самом месте в ту первую минуту, когда оказались на Марсе, и смотрели вокруг, не говоря друг другу ни слова, просто постигая гравитацию, розовое небо и близкие горизонты, которые выглядели так же, как и сейчас, столько лет спустя – ареологическое время тянулось медленно и долго. Одетые в прогулочники, они ощущали себя полыми. Чернобылю требовалось больше бетона, чем можно было изготовить в разреженном, сухом и холодном воздухе. Надя как-то нашла выход, но как? Нагрела его, да, точно. Надя в те годы много чего построила – сводчатые отсеки, заводы, аркаду; кто бы мог предположить, что человек, который так тихо вел себя на «Аресе», окажется таким знающим и энергичным? Он очень давно не вспоминал об этом впечатлении, которое составил о ней на «Аресе». А как она мучилась, когда Татьяну Дурову раздавило упавшим краном, они все тогда были потрясены – все, кроме Мишеля, который оказался удивительно равнодушным к несчастью, к их первой смерти. Вспомнит ли Надя об этом сейчас? Непременно вспомнит, если подумает об этом. Сакс не мог быть исключением, то есть если процедура помогла ему, то поможет и другим. Василий, воевавший на стороне УДМ ООН в обеих революциях, – с чего это он его вспомнил? Казалось, он был поражен, но это мог быть и восторг – все, что угодно, некое всеохватывающее чувство, ощущение насыщенности, судя по всему служившее одним из первых последствий лечения. Наверное, он теперь помнил и смерть Татьяны. Однажды в Антарктиде он вышел с ней в поход, и она поскользнулась на камне, вывихнув лодыжку, и им пришлось ждать на ригеле Нуссбаум, пока вертолет со станции Мак-Мердо заберет их, чтобы доставить на базу. Он забыл об этом на многие годы, а потом Филлис напомнила ему в ночь, когда взяла его под арест, а потом он забыл снова – до этого дня. Два раза за два столетия, но теперь оно вернулось вполне: низкое солнце, холод, роскошный вид Сухих долин, зависть Филлис к красоте Татьяны. То, что их красота должна была умереть первой, было знаком, первейшим проклятьем. Марс как Плутон, планета страха и ужаса. И теперь, когда их обеих не было в живых, Сакс остался последним носителем воспоминаний о том дне в Антарктике – а когда уйдет он, то и тот исчезнет безвозвратно. Да, человек запоминал именно ту часть прошлого, которую сильнее всего прочувствовал, те события, когда эмоции превышали определенный порог, как-то: великие радости, великие потрясения, великие трагедии. И малые тоже. В седьмом классе его исключили из баскетбольной команды, и, когда прочитал список, он плакал возле питьевого фонтана на дальнем конце школьной территории, думая: «Я буду помнить об этом всю жизнь!» Ей-богу, так и вышло. Великая красота.