Голубой огонь

— Вам давно пора понять, — сказал Дэрк, с трудом сдерживая ярость, — что я не буду устраивать никаких встреч. Мистер Ван Пелт не желает видеть вас ни при каких обстоятельствах.

— Он не ответил ни на одно из моих писем, и я вполне понимаю его чувства, — спокойно проговорил Корниш. Он вышел в холл, снял с вешалки пальто и поклонился Сюзанне. Когда Дэрк открыл перед ним дверь, он на секунду задержался. — Тем не менее, — добавил он, — я найду способ увидеть его.

Сюзанна вернулась в гостиную и остановилась, задумчиво глядя наряд фотографий на полу. Ее совсем не испугало гневное выражение лица Дэрка, так же как и его ярость, которая теперь могла быть направлена на нее. Она владела собой, что бы ни случилось. С давних пор она научилась пережидать вспышки чужого гнева, уходя в мир своих собственных забот как в непроницаемый панцирь.

Но ярость Дэрка была холодной, не взрывной, не вырывающейся наружу. Возможно, глубочайший гнев всегда мертвенно холоден и опасаться нужно именно его.

— Сюзанна, — ледяным тоном произнес он, — я не потерплю этого человека в моем доме. Ему нельзя доверять. Есть ли тебе дело до твоего отца, нет ли — это не важно. Я глубоко озабочен тем, чтобы защитить его от вреда, который может принести ему этот человек. Корнишу суждено приносить несчастье всем нам. Ты понимаешь меня?

Она посмотрела на него невидящим взглядом, не в состоянии сразу вернуться из своего внутреннего мира, куда она погрузилась. Он долго смотрел в ее затуманенные глаза, затем резко вышел из комнаты, и она услышала громкий стук захлопнувшейся двери, когда он покидал дом.

Она прижала пальцы к вискам и почувствовала боль при возвращении во внешний мир. Что случилось? Что же такое произошло между ней и Дэрком, что они вдруг утратили взаимопонимание? Почему она тут же не подошла к нему и не пообещала слушаться его во всем, ведь большего не требовалось?

Что-то неясное и угрожающее, казалось, окружило ее, сгущаясь подобно туману на горе, способное разрушить ее недавно обретенное счастье. Если бы Дэрк разлюбил ее, то не осталось бы ничего, кроме пустого одиночества и разрушенных надежд. Однако внутри у нее разгорался небольшой, но сильный очаг гнева — не холодного, как у него, но пылкого и ожесточенного. В своей любви она не могла быть безоговорочно кроткой. Если бы данная ситуация с Джоном Корнишем повторилась, она поступила бы точно также и снова пригласила бы его в дом. Она считала, что в этом не было никакого вреда, также как не было и абсолютной правомерности в отношении Дэрка к этому человеку.

Разве только… «Несчастье для всех нас!» — сказал Дэрк, и его ледяной голос, казалось, еще звучал в комнате.

Одним движением руки она смела все фотографии и, собрав, отнесла их наверх. Она не хотела их развешивать именно сейчас. Рассматривание их не успокоило ее.

Когда куки пришла сказать ей, что обед готов, она спустилась и уселась за обеденный стол одна. Она с трудом глотала, и сахарные бобы, приготовленные с мясом и рисом, казались ей такими же пресными, как ее настроение. Она пыталась изобразить аппетит, которого не испытывала, и сильно уговаривала себя поесть.

Джон Корниш говорил о ней как об американской жене. Нельзя забывать, что она вышла замуж за южноафриканца. Муж-англичанин, так же как голландец или немец, тоже отличаются от мужа-американца, и об этом она должна помнить. В Старом Свете мужчина должен быть хозяином, и, возможно, в конечном счете, это было лучше и больше устраивало любую женщину. Она знала, что Дэрку нравилась в ней такая ее детская черта, как Уступчивость, и что его выводила из себя любая попытка противоречить ему. Ей необходимо научиться быть женой южноафриканца и сдерживать свои случайные и безрассудные американские порывы.

Дэрк отсутствовал весь день, и вечером Сюзанна рано спать, завернувшись в холодные простыни и не вспомнив про грелку.

Должно быть, 6ыло уже за полночь, когда он пришел. Он тихо разделся, и она притворилась, что спит.

Несмотря на свои правильные рассуждения, она не могла запретить своей раненой душе противиться ему, отворачиваться от него, упрямо стремиться сломать его своим сопротивлением.

Однако он не лег рядом с ней, и долгое время, пока не спала, она слышала его ровное дыхание на соседней кровати. Несколько раз за ночь она погружалась в неспокойный сон и проснулась окончательно на рассвете при виде холодного ясного света, просачивающегося в комнату.

Она знала, что больше спать не будет, и поэтому выскользнула из постели в своем тонком ночном халате и подошла к окну, не обращая внимания на холод. Она раздвинула шторы так, чтобы можно было посмотреть в окно. Окно выходило под углом на неправильный амфитеатр, состоящий из холмов и города, так, что Головы Льва — правого крыла — не было видно за домом. Разрушенные пирамиды пика Дьявола возвышались прямо над дальним концом города. Ей пришлось посмотреть немного вправо, чтобы увидеть весь Кейптаун, любовно называемый «гора», и когда она повернулась, то увидела четко проступивший ландшафт.