Голубой трамвай

Свинья снова и снова плевалась вспышками – но такие же били в нее со всех сторон, охватывая огненным кольцом обшивку и опоры. Силы были явно неравны. Пошатываясь, облетая кусками горящего железа, гигантская свинья оторвалась от земли и стала медленно уходить в туман, прожигая его багровым заревом.

– Брысь! – крикнула ей Майка, треснув кулаком по пульту. Кулак угодил прямо в серую кнопку.

Последнее, что видел Веня – сверкающие в огне залпов алые Майкины щеки…

Самая последняя

– Ты как?

– Нормально.

– Да где ж нормально? Вон какой зеленый весь! Ешь финики!

– Да я уже два мешка съел…

– Ешь, кому говорю!

Дан и правда был зеленый: его мутило от фиников. Но он ел: когда Мо командовала – глаза у нее были не такие красные, а голос звенел почти как раньше. Потом ее взгляд опять падал на тот указ (Дан не решался его убрать), и все начиналось сначала.

– «…Велением Воледержца Шестого, – всхлипывая, читала Мо, – наградить Лазурными Кристаллами…

– Может, хватит уже перечитывать?

– Ну как ты можешь так? «…наградить Лазурными Кристаллами Дана Хола, Мо Гор, Юма Руга… ну и так далее… а также Типа и Топа Гор (посмертно)…» Как ты думаешь, – спрашивала она в десятый раз, глотая слезы, – как ты думаешь, мы точно все правильно сделали?

– Не знаю, – дергался Дан. – Если помнишь, я хотел сам. Как и этот твой, бородатый…

– Ну чего ты. Я же не упрекаю тебя, – вздыхала Мо. – Слушай! А давай навестим его? Ой, ты же еще не…

– Я нормально! Да нормально, говорю тебе!.. Смотри, – Дан вскочил с кровати и встал на руки.

Все поплыло – и комната, и пол, и ноги Мо, – и он чуть не грохнулся. Но, кажется, Мо ничего не заметила.

– У тебя очки упали, – сказала она. – А ты что, на руках туда пойдешь?..

* * *

Вениамин Иванович сидел на остановке. Перед его глазами все еще полыхали вспышки битвы, поэтому он не видел ни Проспекта, ни метели, пляшущей под фонарем.

Потом вспышки стали слабеть и слились со снежинками, сверкавшими, как блестки на шоу.

Он оглянулся.

Вокруг тонул в снегу ночной Город – его Город. Сзади чернело Управление.

«И что же было иначе на этот раз?» – думал он. – «Вроде бы ничего такого, все то же самое…» Но теперь внутри была не пустота, а теплое, почти горячее чувство, какое бывает, когда дочитаешь книгу до конца. Вениамин Иванович знал, что оно постепенно остынет, это чувство, но сейчас оно сверкало в нем, как Майкины щеки, хоть сама Майка и осталась там, в книге.

Он вздохнул и встал. Пора домой. Наверно, пешком, чтобы все осмыслить и побыть наедине с Городом, пока тот спит под снегом.

Вениамин Иванович поправил воротник, развернулся – и увидел, что он не один.

Вот те раз. Неужели?..

Он вглядывался в фигуру, скрюченную на другом конце скамейки, пытаясь высмотреть снежную бороду. Потом подошел поближе.

Фигура шевельнулась и подняла голову. Он подошел еще ближе, чувствуя, как внутри натягивается тот самый пузырь. Голова была кудрявая и без бороды.

Сюда не попадал свет фонаря, и Вениамин Иванович вглядывался, сколько было сил, в силуэт, тонувший в полумраке…

Незнакомка встала. Она выглядела еще молодой, хоть уже и далеко не девчонкой. Лицо ее было хрупким и усталым, как на старых картинах, и Вене казалось, что он где-то видел его, хоть и никак не мог вспомнить, где…

* * *

Море ухало и сердилось, нагоняя к берегу серую накипь. Здесь, под Резцами, обычно не было ветра, но сейчас он откуда-то пробрался и трепал страницы рукописи, будто хотел отобрать ее.

«А что? – вдруг подумал Иван Артурович. – Это мысль. И никаких тебе Лазурных Скрижалей, никакой цензуры… Все пишут в стол, а я напишу в море. Это гораздо почетнее».

Он вышел с рукописью на берег. Ветер вконец остервенел, будто почуял добычу, и бил наотмашь в мятые страницы. «Точно, как тогда, со шприцами, – нервно усмехался Иван Артурович. – Хотя… ведь дороже этой рукописи у меня нет ничего. Или мне так кажется? Ладно уж, хватит шутки шутить…»

…Он не хотел такого и не знал, как это получилось. Просто в какой-то момент стало ясно, что рукописи в его руках больше нет, и что она летит, хлопая страницами, как крыльями, и тонет где-то в снежном киселе.

Осознать то, что произошло, было трудно. Труднее, чем написать ее.

«Доигрался?» – вопрошал внутри кто-то ехидный.

Иван Артурович растерянно смотрел в метель. Долго смотрел, долго и вопросительно, будто она и вправду была в чем-то виновата.

Потом побрел в свою пещеру.

– Эгеге-е-ей! – донесся звонкий голос. – Ты тут?

Из-за скалы высунулась глазастая физиономия. Над ней – другая, в очках.

– А, – устало кивнул Иван Артурович. – Ну, как вы? Отошли уже?

– Чего это ты такой? Потерял, что ли, что-то? – невинным голосом спросила Мо.

– Я?.. Неважно, – вздохнул тот. – Так как вы? В норме?