Голубые мустанги

День первого экзамена в десятых классах был един по всей стране. В этот день все выпускники писали сочинение. Темы сочинений были одинаковы по всему огромному Советскому Союзу и в запечатанных конвертах рассылались по всем областям и районам, где были русскоязычные школы (а они были везде). В присутствии комиссии из работников Управления народного образования и представителей партийных организаций конверты с темами открывались за полчаса до начала экзаменов. За разглашение тем сочинений до того, как о них сообщали уже сидящим за партами десятиклассникам, грозили нешуточные кары. Но почти везде, за исключением какой-нибудь глухомани, ученики уже знали, какие темы сочинений им будут объявлены. Дело в том, что страна имела протяженность в девять часовых поясов. И когда в каком-нибудь городе на Камчатке темы сочинений учитель-словесник уже выводил мелом на доске, то в Москве еще было только одиннадцать часов вечера. Было достаточное число семей, откуда могли позвонить из Москвы или из Ташкента на Камчатку или чуть позже во Владивосток, чтобы узнать название литературных тем. Полученная информация мгновенно распространялась по всему братству "Утром Мы пишем Сочинение", и остаться в неведении о названиях завтрашних тем мог быть только тот, кто не хочет этого знать. Такие люди могли быть, но только как исключение.

Февзи не был исключением. За несколько часов до начала письменного экзамена он уже знал, что будет писать на тему "Образ лишнего человека по произведениям Пушкина и Лермонтова". Времени было достаточно для того, чтобы подобрать и запомнить подходящие цитаты из "Евгения Онегина" и "Героя нашего времени". Прокрутив в памяти план сочинения, Февзи без трепета сел за парту. Одним из первых закончив писать, он еще успел проверить и убрать грамматические ошибки в сочинениях нескольких своих одноклассников, которые зря дрожали, ибо в вечерней школе было принято всем ученикам ставить не меньше тройки, так что те ошибки, которые им исправил Февзи, с таким же успехом исправили бы проверяющие их писания педагоги.

Изголодавшийся за почти пятичасовое сидение за партой, Февзи вышел на залитую солнцем улицу опустошенный, но счастливый. Назавтра предстоял поход в горы, и надо было отварить картошки и яиц. Он повернул, было, в сторону рынка, но вдруг перед ним возник комендант из спецкомендатуры.

- Ну что, написал сочинение? - лейтенант улыбался. - Ага!

- Написал. Ух, проголодался! Пойду куплю чего-нибудь поесть! - парню сейчас даже физиономия этого чекиста не могла испортить настроение.

- Поесть? Зайди-ка на минутку в комендатуру.

- В комендатуру? - Февзи был озадачен. - Зачем?

- Да я тебя долго не задержу. А по дороге и магазин есть, зайдешь и купишь себе еды, - комендант широко улыбался.

В комендатуре Февзи ждали двое незнакомых в форме НКВД, которые сказали, что он сейчас поедет с ними в Ташкент. На столе он увидел стопку своих тетрадей, - чекисты уже побывали в общежитии и опустошили его тумбочку. Еще не вполне осознавая, что это арест, Февзи был обеспокоен тем, что может сорваться завтрашняя поездка. Он рванулся к открытой двери:

- Я должен предупредить!

Но наперерез ему профессиональным рывком бросился один из приезжих:

 - Куда, падла!

Получив сильный удар по челюсти, Февзи упал, и тотчас же ему заломили руки и надели наручники. После чего, раза два долбанув по пояснице ногами, его забросили в кузов грузовика, и накрыли брезентом. Машина, заурчав, тотчас тронулась с места, и часа два Февзи под вонючим брезентом приходил в себя.

Высадили его из машины в тесном дворе, над которым возвышались трех или четырех этажные здания. Больше не били. По полумраку подземного коридора повели, поддерживая справа и слева, и затолкали в одиночную камеру. На допрос его вызвали только через три дня.

- Ну, что милок? Много людей завербовал? - ехидно улыбался в лицо Февзи следователь.

Февзи до этого первого допроса имел достаточно времени, чтобы сориентироваться в случившемся. Он понял, что начнут обвинять в каких-то преступлениях, связанных с его национальной принадлежностью. Была у него и мысль, что обвинят его в бегстве из Голодной степи, но прошло столько лет... Вряд ли... Значит, его разговоры на работе о тяжкой доле высланных из Крыма татар...

И это тоже было в обвинении. Но главное - антисоветская агитация, распространение листовок, вербовка членов антисоветской организации в школе. Февзи был ошарашен масштабами своих замыслов! И дело, по-видимому, не ограничивалось только замыслами и агитацией, а и много было сделано реального для свержения советской власти, - именно признания в этом требовал от него старший лейтенант Шейн. Еще бы чуть промедлили органы, - и каюк советской власти, с такими трудностями обосновавшейся на евроазиатских просторах...